Кстати, А. И. Герцен, которого А. В. Луначарский противопоставляет славянофилам и который, как мы знаем, действительно во многом с ними расходился, всегда с глубоким уважением относился как к Сергею Тимофеевичу, так и к его сыновьям. В заметке, своеобразном некрологе на смерть Константина Сергеевича Аксакова, опубликованной 15 января 1861 года в «Колоколе», он писал: «Вслед за сильным бойцом славянизма в России, за Александром Степановичем Хомяковым, угас один из сподвижников его — Константин Сергеевич Аксаков скончался в прошлом месяце. Рано умер Хомяков, еще раньше Аксаков; больно людям, любившим их, знать, что нет больше этих деятелей, благородных, неутомимых, что нет этих противников, которые ближе нам многих своих».
А. И. Герцен устраивал А. В. Луначарского только до тех пор, пока тот вмещался в образ пламенного революционного демократа: сухой, холодный, отрицающий особый путь исторического развития России. И уж совсем не устраивает, раздражает А. И. Герцен А. В. Луначарского, когда тот, разуверившись в Французской революции, в Западе, снова оборачивается лицом к России и начинает вглядываться как в надежду в ее древнюю общинностъ, то есть, говоря словами А. В. Луначарского, когда тот «перегнулся к своеобразному славянофильству».
Удивительно, но за полтора века после смерти С. Т. Аксакова, мы, кажется, ни разу не удосужились задуматься над тем, почему же именно он, тихий русский писатель, не примыкающий ни к каким литературным группировкам и действительно вроде бы стоящий в стороне от общественно-политической борьбы, его семья, его тихое Абрамцево как при нем, так и после него, были и остаются притягательным центром русской культуры и русской общественной мысли? Почему все честные писатели и мыслители России, все честные русские люди, да и не только русские, часто несогласные друг с другом, порой несогласные с ним, как к духовнику, как к живительному роднику, тянулись к нему? Может, в отличие от них, раздирающих истину на части, — а разорванная на части она перестает быть истиной, — он обладал какой-то высшей правдой? Я ничуть не преувеличу, если скажу, что все наиболее светлое и значительное в отечественной культуре середины XIX века так или иначе было связано с этой, живущей особенной духовной жизнью семьей. Задумался ли кто-нибудь, почему, Т. Г. Шевченко, которого у нас пытались представить как революционера, только что вернувшись из ссылки, записал в своем дневнике: «Радостный из радостнейших дней. Сегодня я видел человека, которого не надеялся увидеть в теперешнее мое пребывание в Москве. Человек этот — Сергей Тимофеевич Аксаков». И еще: оканчивая одно из своих произведений, он добавил: «Как примет его С. Т. Аксаков? Мне ужасно хочется ему нравиться, и только ему. Странное чувство».
Но к С. Т. Аксакову тянуло людей и вроде бы далеких от литературы и искусства. Почему, к примеру, влекло к нему государственного чиновника, губернатора Е. К. Барановского? В «Воспоминаниях о С. Т. Аксакове» он позднее писал: «В 1853 году я был назначен на службу в Оренбургскую губернию. Уезжая из Петербурга к месту моего назначения, я намеревался прожить несколько дней в Москве и побывать у Сергея Тимофеевича Аксакова… С юношеских лет лежало у меня сердце к Сергею Тимофеевичу; никогда не видевши его, я знал, что его от души любят и глубоко уважают все близкие и знакомые его; мне известно было его горячее сочувствие ко всему доброму и прекрасному. Я приехал к нему просить благословения (выделено мной — М. Ч.), отправляясь во второй раз на новую деятельность в Оренбургский край».
На какую же деятельность он благословлял губернатора и что представлял собой губернатор Барановский? В статье А. Корнилова «Общественное движение при Александре II» читаем: «… между губернаторами были в то время некоторые искренне преданные делу реформы, как Арцимович — в Калуге, Барановский — в Оренбурге, Купреянов — в Пензе. Валуев (министр внутренних дел. — М. Ч.) тотчас же вступил с ними в борьбу. В течение первых же двух лет своего пребывания он избавился от этих лиц…» Барановского переводят в Саратов, как он позднее писал, «…с весьма неудобной для начальника губернии репутацией безусловно пристрастного защитника во что бы то ни стало одного крестьянского сословия в ущерб дворянам-помещикам». А мировой посредник А. Н. Минх так характеризовал его деятельность в Саратове: «Человек умный, но принадлежал к партии «красных», объезжая губернию, Барановский никогда не заезжал к помещикам и мировым посредникам, собирая крестьян без нас и расспрашивая их, не жестоко ли с ними обращались помещики».
О чем же во время благословения они говорили с С. Т. Аксаковым? Во все тех же «Воспоминаниях о С. Т. Аксакове» Е. И. Барановского читаем: «… предметом бесед наших было общее дело всей России, возрождение ее к новой жизни…»
