Такой нравственный урок, наверное, мы должны вынести из современного прочтения «Семейной хроники» Сергея Тимофеевича Аксакова. И вот эти, теперь так остро вставшие перед институтом семьи проблемы, он уже тогда предвидел и понимал, кажется, лучше нас, и уже тогда, наблюдая начинающийся процесс распада традиционной семьи, он, может, хотел предостеречь нас от тех нравственных, социальных и гражданских потерь, которые он неминуемо принесет.
Часто наши слова расходятся с делом. Легче учить других, чем следовать этим принципам самому. Что касается С. Т. Аксакова, то он жил в редкостной гармонии со своим творчеством и со своими идеалами: удивительно добрая и теплая была атмосфера этой семьи, крепкой родовыми и национальными традициями. Это была настоящая русская семья, большая, дружная, сильная авторитетом отца, главы семейства и не менее — авторитетом матери. Более того, как я уже говорил, она держалась как раз на неукоснительном авторитете Ольги Семеновны, дочери кутузовского генерала. И удивительно, сколько русского было в этой, в общем-то не очень русской семье (как и в Пушкине, Жуковском, Лермонтове, Дале, Флоренском…) — фамилия явно тюркская, жена — полутурчанка. Может быть, мы имеем перед собой лишнее доказательство, что все истинно русское — всечеловеческое?
Семья Аксаковых. Корни и крона. Сын Сергея Тимофеевича, Иван Сергеевич, позднее писал: «…в письмах к своим еще далеко не совершеннолетним сыновьям Сергей Тимофеевич всегда называл каждого из них: «мой сын и друг», — и сам подписывался: «твой друг и отец», — и под его пером это слово «друг» не есть ласковое название, оно определяет на самом деле отношение отца к сыновьям: он был для них искренним и истинным другом, он действовал на них не только примерами внешнего авторитета, но гораздо больше влиянием нежного, разумного, мудрого сочувствия».
«Все члены семьи были соединены редким единодушием, полным согласием вкусов, наклонностей, привычек, а с годами на этой почве утверждалась глубокая внутренняя связь, заключавшаяся в общности убеждений и симпатий,— писал А. Шенрок. — И все это создавалось не какой-нибудь обдуманной и определенной системой, но счастливым соединением в этой настоящей семье тех именно начал, которые имеют высокое воспитательное значение, и более чем вероятно, что это благодетельное влияние было именно тем действеннее и плодотворнее, что оно было совершенно естественное и невольное, где сама собой заложилась такая правильная почва воспитания, там нет нужды ни в каких искусственных воздействиях и приемах».
Семья Аксаковых. В этой семье никогда не существовало проблемы отцов и детей. У здорового дерева не может быть противоречия между корнями и кроной. В здоровом обществе не может быть проблемы отцов и детей. К сожалению, почти вся отечественная словесность после Аксакова все более и более была посвящена этой печальной проблеме. И это была не блажь ее — она лишь с той или иной долей честности отображала трагическую объективность, хронически запущенную болезнь, которая в конце концов привела нас к национальной катастрофе.
В пятидесятую годовщину смерти С. Т. Аксакова в одной из статей, посвященных его памяти, особым шрифтом были выделены слова: «Аксаков по чистоте души был истинно русский человек… Аксаков дорог России как духовный отец того умственного течения, которое сделалось центром славянофильского движения».
Мне кажется, очень точно сказано, потому как была у нас очевидная тенденция оторвать С. Т. Аксакова от его «неблагополучных» сыновей. Его мы вроде признали за «своего», хотя и «далекого от общественно-политической борьбы» описывателя русской природы, но он сам по себе, а они — со своими странными мыслями о России, о едином человечестве — сами по себе, как бы совсем от других корней и к нему никакого отношения не имеют, более того, своим существованием как бы ставят его в неловкое положение.
Нет, они плоть и кровь его. Более того, В. Г. Белинский, обделенный счастливым детством (может быть, прежде всего в этом причина его «маратовской любви» к родному народу), с завистью и надеждой говорил: «Ах, если бы побольше было таких отцов у нас в России, как старик Аксаков!..» Обычно этим обрывают цитату, как бы подтверждая мои слова о стремлении оторвать С. Т. Аксакова от его сыновей, а она имеет продолжение: «который сумел дать такое честное направление своим сыновьям, тогда бы можно было умереть спокойно, веруя, что новое поколение побольше нашего принесет пользы России».
С. Т. Аксаков видел в основе здорового и гармоничного бытия семью. Его старший сын, Константин Сергеевич, духовный продолжатель его дела, — находясь вместе с В. Г. Белинским и М. Бакуниным в кружке Станкевича, в 16 лет решительно порвал о ними; слишком прочный нравственный фундамент заложил в него отец, чтобы он мог соблазниться кровавым путем — перенес это чувство на народ в целом. Он закладывал теоретические основы народного семейного бытия, видя его в «миру», в русской крестьянской общине. Он говорил: «Начало общины есть по преимуществу начало славянского племени и в особенности русского народа, давшего ему кроме слова «община» (вполне русского, но несколько книжного) иное жизненное наименование: мир». Константин Сергеевич, как ему казалось, — а это казалось не только ему, — подметил особую черту русского народа, в развитии которой он просматривал будущую общность всего человечества. Но видел он ее не в уничтожении национального, личностного ради этого общинного, что потом у нас проповедывалось и внедрялось, а наоборот: один народ входит во все человечество, как семья входит составной частью в народ. Он писал: «Народность есть личность народа, точно так же, как человек не может быть без личности, так и народ без народности. Да, нужно признать всякую народность, из совокупности их слагается общечеловеческий хор… Нет, пусть свободно и ярко цветут все народности в человеческом мире; только они дают действительность и энергию труду народов. Да здравствует каждая народность!»
