Если Константина Сергей Тимофеевич отказался отдать даже в пансион Погодина в Москве: старший должен быть примером в семье и потому жить дома, то Григория он без всяких сомнений решился отправить в Петербург, в училище правоведения, в которое вслед за ним поступит и Иван — Сергей Тимофеевич к тому времени был уверен: он вложил в сыновей достаточно добра, что может не бояться ничьего вредного влияния па них. Единственный наказ он дал сыну — при всех своих поступках, а особенно при доставшихся в наследство вспышках гнева и вспыльчивости, думать об отце с матерью: чем это для них обернется.
В скором времени Гриша прислал письмо, в котором, опасаясь, что знакомыми будет истолковано в ложном свете, рассказывал родителям, что с ним случилось. К одному из его товарищей по учебе приехали родственники, и кое-кто из учащихся посмеялся над ними. Гриша не только не участвовал в этом, но даже пытался тех остановить. Но директор, не вникнув в суть дела, наказал весь класс, виновных и невиновных, всех, кроме Гриши. Юноша не мог согласиться с такой несправедливостью, пошел к директору и попросил, чтобы в таком случае наказали и его. Вместо того чтобы по достоинству оценить поступок молодого человека, директор вышел из себя, пригрозил даже определением в солдаты. Кровь ударила в лицо Гриши, в таком состоянии он мог сотворить, и тем более наговорить, что угодно, но в этот момент он вспомнил об обещании, которое дал отцу с матерью — и сдержал себя. Только глаза его горели таким огнем, что директор от греха подальше выбежал из кабинета…
В 1844 году Сергей Тимофеевич, довольный своими сыновьями, писал Гоголю: «Костя переписывает набело свою диссертацию, Иван возвращается с ревизии из Астрахани, где он действовал с неожиданным, изумительным даже для меня достоинством мужа, а не юноши; Гриша служит товарищем председателя Гражданской палаты во Владимире и, хотя не изумляет меня, но утешает более Ивана…»
С 1861 по 1867 год Григорий Сергеевич был гражданским губернатором на родине отца, в Уфе, при нем произошло освобождение крестьян, с ним связаны многие как городские, так и губернские начинания. В 1867 году он был переведен в Самару, с неохотой распростившиеся с ним уфимцы избрали его почетным гражданином города.
Пытаясь найти сведения о Григории Сергеевиче Аксакове, я перекопал кучу книг — увы… кроме общих характеристик, что он был замечательным человеком, или утверждений, подобных утверждению С. А. Венгерова, что «избравший административную карьеру Григорий Сергеевич был одним из наиболее замечательных губернаторов русских», ничего не обнаружил. Наконец в одной из статей о Константине Аксакове нахожу зацепку, что сведения о его брате Григории Сергеевиче можно найти в объединенном девятом и десятом номере журнала «Русский архив» за 1915 год и в журнале «Голос минувшего» за декабрь 1916 года.
Ищу. Увы, в «Русском архиве» о Г. С. Аксакове опять-таки лишь косвенное упоминание в одном из писем, но зато какое! Итак, известный актер, друг А. Н. Островского М. И. Писарев обращается к литератору Н. А. Чаеву. Речь идет о судьбе замечательного писателя-очеркиста, этнографа и фольклориста Павла Ивановича Якушкина. Ко времени, описываемому Писаревым, Павел Иванович в административном порядке был выписан в Астраханскую губернию. В нездоровом климате он тяжело заболел лихорадкою.
«Благодаря ходатайству многих влиятельных лиц, в том числе С. Г. Боткина, участь Павла Ивановича была облегчена переводом из Красного Яра я один из городов Самарской или Оренбургской губернии (т. е. куда назначат), — сообщал М. И. Писарев. — Кто-то из тех, кому был поручен выбор города, назначил, вероятно, по чувству гуманности и особой симпатии к «преступнику», только что пострадавший от пожара Бузулук. Положение Якушкина таким образом не только не улучшалось, а, напротив, в значительной степени оказывалось худшим. В Бузулуке после пожара оставалось всего с десяток уцелевших домов да две-три церкви, все же остальное представляло собой сплошную массу черных обугленных развалин. Жители помещались в землянках, наскоро сооруженных вокруг города. И этой-то трущобой долженствовало «облегчить» участь Павла Ивановича…
Я собрал совет из сведущих людей, на котором было решено отправить меня к Г. С. Аксакову, состоящему тогда в должности самарского губернатора, с просьбой принять участие в судьбе Якушкина и помочь по возможности своим влиянием.
Григорий Сергеевич был истинным сыном своего отца и не только по крови, но и по духу братом Константина и Ивана Аксаковых. Он принял самое горячее участие в Павле Ивановиче: благодаря ему и медицинскому освидетельствованию В. О. Португалова Якушкин остался в Самаре и отдан был мне на поруки».
Публикация в «Голосе минувшего» касалась уже самого В. О. Португалова. Она так и называлась «Арест В. О. Португалова в Вятке». О Григории Сергеевиче там тоже было лишь упоминание: «В конце 60-х — начале 70-х годов в Самаре жилось как-то свободнее и легче, чем в других городах, не так стеснялась общественная самодеятельность и не слишком сильно давила рутина властной опеки в лице администрации, были разрешены публичные лекции по научным и социальным вопросам, была открыта школа для фельдшеров и фельдшериц с общеобразовательным курсом; открывавшееся первое земское собрание в Самаре могло насчитывать в рядах своих губернских гласных около десятка горячих и честных голов… Самарским губернатором в описанное время был Г. С. Аксаков… Вряд ли еще когда Самара увидит такого губернатора, каким был образцовый и гуманный Григорий Сергеевич! До него еще можно назвать достойных Греча и Мансурова, но после, насколько не изменяет память, — никого… Поэтому, пожалуй, и не будет удивлением, что Г. С. Аксаков не долго усидел губернатором: «подтянуть» прислали помпадура Климова, приступившего к разгрому земства и высылке его выдающихся деятелей. Г. С. Аксаков ушел в свою «бузулукскую деревню», вступил в ряды земских гласных, а в 80-х годах скончался (неточность: Г. С. умер в 1891 году. — М- Ч.) в звании губернского предводителя дворянства…»