Любящая тебя
Ольга Аксакова”.
— К сожалению, мало что сохранилось, — виновато вздохнул Андрей Андреевич. — Гражданская война разбросала не только вещи и письма. Она разбросала и человеческие судьбы.
— А как вы оказались в Томске? – осторожно спросил я.
Андрей Андреевич некоторое время молчал, потом тихо, как бы боясь, что нас услышат, сказал: — Я был мобилизован в Белую армию. С ней и дошел до Томска. Все обошлось, удалось скрыть свою службу в армии, поступил в университет, и потом… Видимо, Бог хранил меня. Когда немного успокоилось, решил навестить родственников, написал письмо… А вот старший брат, Георгий, пропал без вести. Еще в Первую мировую войну. Вы, может, не знаете, тогда она называлась Великой. Он успешно учился на историко-филологическом факультете Московского университета, а потом, против воли родственников, бросил его и пошел в военные. Он считал, что нужно спасать Россию. Имя, говорил, обязывает. В конце войны его следы затерялись…
Через несколько дней я улетал на Камчатку, на вулканы, и дал координаты Мейеров тогдашней заведующей создаваемого в Уфе мемориального Дома-музея С. Т. Аксакова, уверенный, что она не пройдет мимо этой удивительной семьи, как и документов и вещей, хранящихся в ней, воспоминаний об Ольге Григорьевне Аксаковой.
Увы, впоследствии я с ужасом узнал, что после смерти Андрея Андреевича и Марины Ивановны, которые последовали одна за другой, не сохранились ни вещи, ни фотографии, ни письма Ольги Григорьевны (хорошо, что я тогда сфотографировал хотя бы выше цитированное письмо), детей и внуков Андрея Андреевича и Марины Ивановны это тогда, видимо, тоже мало интересовало, все это не стало драгоценными реликвиями создаваемого тогда в Уфе, а ныне и в Надеждине музеев…
Теперь уже не только в прошлом году, но и в прошлом веке, при подготовке очередного выпуска издаваемого мемориальным Домом-музеем и Аксаковским фондом “Аксаковского сборника” один из авторов его, удивительный и редкостный человек, истинный интеллигент и подвижник русской культуры и духовности, заведующий справочно-библиографическим отделом библиотеки Башкирского педагогического института Петр Ильич Федоров спросил меня:
— Вам не попадали публикации о литературоведе и философе, русском эмигранте Георгии Мейере? Я недавно наткнулся. Он родился в Приуралье, и якобы его мать была из семьи Аксаковых.
Меня как бы стукнуло изнутри:
— А как его по отчеству?
— Не помню. Я посмотрю и позвоню.
Он позвонил на следующий день.
— Андреевич.
Не было сомнения, что это был старший брат Андрея Андреевича Мейера, тот самый, что в свое время бросил Московский университет и пошел в военные, чтобы спасать Россию, не его вина, что у него и подобных ему ничего не получилось… Знал ли Андрей Андреевич о его дальнейшей после Первой мировой войны и тем более уж заграничной судьбе? Во время нашего знакомства с Андреем Андреевичем Георгий Андреевич был еще жив. Или Андрей Андреевич вынужден был скрывать факт, что брат, кадровый офицер русской армии, ушедший с Белой армией, теперь жил за границей? В то время это родство было небезопасно. Или на самом деле ничего не знал о судьбе брата, верного присяге, испившего до конца горечь поражений и крушения Родины, офицера и вынужденного изгнанника, истинного русского человека, хотя он был не совсем русским по происхождению – лишнее доказательство тому, что русский – понятие не крови, а отношения к Отечеству.
По роду своей деятельности в Международном фонде славянской письменности и культуры я невольно изучал пути и судьбы русских изгнанников. Я стоял над их многочисленными могилами в Турции, в Греции, Польше, Чехии, Болгарии, а недавно еще и в Италии, в Сербии же – четверть старых православных кладбищ занимают русские могилы. Я ходил меж них часами. Общая беда, общая судьба, можно сказать, исход целого народа, и в то же время у каждого в отдельности своя страшная неповторимая судьба. И по мере сил почти каждый продолжал служить России. Примером тому – судьба Георгия Андреевича Мейера. В Белграде в Русской церкви, недавно пострадавшей от “благотворительных” американских бомбардировок (чем это варварство отличается от въездов “боингов” в американские небоскребы?!), я стоял над могилой генерала П. Н. Врангеля, по происхождению тоже не совсем русского человека. Впрочем, и Аксаковы по крови были не совсем русские. В Праге – над могилой великого ученого-евразийца П. Н. Савицкого… В своих дорогах я не наткнулся на могилу Георгия Андреевича Мейера, потому что не был во Франции, а его могила под Парижем, в Медоне, близ знаменитой обсерватории. Я много где не был. Да и не хватит жизни, чтобы постоять над каждой из русских могил, ибо русские могилы – в Канаде, в США, Бразилии, Аргентине, Австралии, в Африке, куда ушел не сдавшийся большевикам русский флот…
