Масштабы и результаты деятельности возглавляемой Фритьофом Нансеном миссии были поистине грандиозны. Когда ее работа набрала полную силу, то ежедневно помощь голодающим оказывалась почти 2 миллионам человек в 14 областях России. Нансен сам много ездил по России, забирался в самую глубинку, заходил в крестьянские избы, зачастую заставая там уже только мертвых, его не останавливала опасность заболеть сыпным тифом, от которого из 60 его сотрудников-добровольцев умерли 10. В промежутках он ездил по Европе: Гаага, Берлин, Стокгольм… Везде он взывал к помощи. Из экономии средств Нансен не получал в миссии никакой зарплаты, он селился в самых дешевых гостиницах в холодных мансардных комнатах, ездил только в поездах 3 класса. Свою речь в церкви в Копенгагене он закончил такими словами: «Я сказал свое слово, и буду повторять его снова и снова. Никогда не забыть мне смертную тоску в глазах русских детей. Спасите Россию!»
Выступление в Лиге Наций с программой помощи голодающим в России вызвало волну клеветнических нападок на Нансена: как со стороны западных правительств, так и со стороны некоторых белоэмигрантов, виноватых в трагедии России не менее, а может, и более большевиков, в свое время своей бездарной политикой доведших страну до революции. Они не могли простить Нансену его сотрудничества с Советами. До вымирающего от голода, в том числе и по их вине, российского народа, им не было дела.
Нансеновская миссия помощи голодающим, действовавшая на благотворительные средства, работала в России с сентября 1921-го по август 1923 года и спасла от голодной смерти 6,4 миллиона детей и почти полмиллиона взрослых, не говоря уже о том, что миссия учредила много детских домов. По случаю окончания работы Нансеновской миссии Совнарком принял специальное постановление, в котором выразил ему глубочайшую благодарность, подчеркнув при этом, что он организовал «широкую самоотверженную кампанию за оказание помощи голодающим в Советских Республиках» и вел «неутомимую борьбу с противниками этой помощи»… Постановление, подписанное председателем IX Съезда Советов М. Калининым, заканчивалось такой тирадой: «Русский народ сохранит в своей памяти имя великого ученого, исследователя и гражданина Ф. Нансена, героически пробивавшего путь через вечные льды мертвого Севера, но оказавшегося бессильным преодолеть безграничную жестокость, своекорыстие и бездушие правящих классов капиталистических стран».
Увы, насчет своекорыстия и бездушия правящих классов капиталистических стран товарищ Калинин был прав. Хотя последние слова в большей степени можно было отнести к самим большевистским бонзам. Тот же Калинин, принимая Нансена, демонстративно пил с ним пустой чай, а, проводив его, шел откушать в спецбуфет: теперь хорошо известно меню партийных бонз того времени, мало чем отличающееся от меню нынешних элитных ресторанов для олигархов, пролетарские вожди ни в чем не ограничивали себя, заботясь о своем здоровье, которое им нужно было для разжигания пожара мировой революции, свой народ их интересовал только в качестве дров в этой сатанинской топке. Примерно в то время был разыгран и сентиментальный спектакль, когда крестьяне пришли спасать от голода Владимира Ильича Ленина, а он, тоже демонстративно пьющий морковный чай, отправил их скромные подарки в детдом голодающим детям. В то время, когда тысячи людей в России умирали от голода, большевики по всей стране собирали помощь бастующим английским рабочим. И уже в 1922 году, когда с голодом и с его последствиями до конца еще не было покончено, большевистское правительство, видимо, прислушавшись к мнению «великого пролетарского писателя», заявило, что больше не намерено помогать голодающим, чтобы не поощрять лентяев и тунеядцев, и снова начало экспорт хлеба за рубеж, чем вызвало возмущение мировой общественности. Доходило до того, что в одном порту — с одного причала разгружали продовольственную помощь миссии Нансена и американской АРА, а на соседнем шла погрузка зерна в Гамбург.
Впрочем, чему тут удивляться?! Отношение революционеров-интернационалистов, в том числе по–прежнему святого для товарища Зюганова, но не забвенного не только для него, но, по своему, и для всего русского народа, В.И.Ленина (Ульянова–Бланка), к российскому крестьянству ярко выразилось еще во время прошлого голода — конца XIX века. Голод, как и террор, они считали своим верным союзником в деле мировой революции, в которой русскому народу отводилась роль пороха или пушечного мяса. В 1891 году, когда самарское общество во главе губернским предводителем дворянства, сыном великого русского писателя Сергея Тимофеевича Аксакова Григорием Сергеевичем Аксаковым в меру своих сил боролось с последствиями засухи и наступившим после нее голодом, а Самара была центром голодающего Поволжья, будущий вождь мировой революции, тогда двадцатилетний помощник самарского присяжного поверенного, был единственным из представителей местной интеллигенции, кто не только не участвовал в общественной помощи голодающим, но был категорически против нее. «В конце 1891 года, — впоследствии восторженно писал один из подельников будущего вождя мирового пролетариата,, некто В.Водовозов, — разговоры о борьбе с голодом привели к созданию в Самаре особого комитета для помощи голодающих… В комитет входила самая разнообразная публика – от чиновников, занимающих высокие посты в местной служебной иерархии, до лиц, явно неблагонадежных, даже прямо поднадзорных… На собраниях и сходках молодежи Ленин вел систематическую и решительную пропаганду против комитета… Владимир Ильич Ленин имел мужество открыто заявить, что последствия голода – нарождение промышленного пролетариата, этого могильщика буржуазного строя – явление прогрессивное, ибо содействует росту индустрии и двигает нас к нашей конечной цели, к социализму, через капитализм… Голод, разрушая крестьянское хозяйство, одновременно разбивает веру не только в царя, но и в бога, и со временем, несомненно, толкнет крестьянство на путь революции и облегчит победу революции…» Свое отношение к комитету помощи голодающим, т.е. к тем, кто пытался помешать «прогрессивному явлению», будущий Ленин выражал по свидетельству своего подельника чрезвычайно ясно и просто: «С членами комитета один способ разговора: рукой за горло и коленкой на грудь!»
