Помимо того Нансен способствовал возвращению на родину десятков тысяч рядовых солдат Белой армии, чему опять ему всячески препятствовали некоторые белые вожди, прежде всего генерал А. П. Кутепов, который, потеряв чувство реальности, мечтал о новом военном походе на большевиков, Не трудно представить, чем обернулся бы этот поход для России, в новой братоубийственной схватке погибли бы еще миллионы людей, и Россия, скорее всего, перестала бы существовать как самостоятельное государство…
Фритьоф Нансен был прост, мудр и велик как Северный Ледовитый океан. Он явил собой пример возможности создания механизма международного сообщества, предотвращающего войны и социальные катаклизмы. Мир по большому счету оказался недостойным его. Лига Наций, а после нее ООН, не стали инструментом, предотвращающим войны, социальные и этнические катаклизмы.
Рядом с Фритьофом Нансеном в XX, а теперь уже и в XXI веке, по величине, по масштабам содеянного добра (злых гениев было с избытком) некого поставить. В какой-то степени с юношеских лет занимаясь историей исследования Арктики (пытался разгадать судьбу полярной экспедиции под руководством Г. Л. Брусилова на шхуне «Св. Анна», был одним из руководителей экспедиции по поискам самолета С. А. Леваневского, пропавшего без вести при перелете через Северный полюс из СССР в США в августе 1938 года), я всегда преклонялся перед Нансеном как перед великим полярным исследователем, разумеется, знал и о нансеновской помощи России, но никогда не задумывался над тем, что она может иметь ко мне самое прямое отношение…
Некоторые простые, но в то же время великие истины открываются порой неожиданно, можно сказать, случайно. В тот раз я приехал к матери, как всегда, лишь на пару дней, как оказалось, незадолго до ее смерти. Я тогда готовил очередное издание своей книги о В. И. Альбанове «Загадка штурмана Альбанова». В числе других книг я привез с собой книгу Нансена «Фрам» в полярных льдах…».
Мать, освобождая стол от моих бумаг для обеда, спросила:
— А этот Нансен не имеет отношения к нансеновской помощи в 20-е годы, сразу после гражданской войны? Сначала засуха была, а потом страшный голод, У нас на хуторе до этого не доходило, а в некоторых деревнях мертвых ели, о кошках и собаках говорить нечего. Или, случалось, забредал в деревню чужой и пропадал, а потом только обглоданные кости находили. Отец, вспоминая то время, не раз говорил, что мы выжили тогда только благодаря какой-то нансеновской помощи. Только что закончилась гражданская война, в сусеках пусто, лошадей, всякую другую скотину — красные ли, белые приходили – реквизировали. Мне чуть больше года тогда было, а отец твой, наверное, еще грудным был, а может, бабка Лукерья еще на сносях с ним была.
И только тут меня больно стукнула запоздалая мысль-прозрение, что, я, может, живу тоже благодаря Нансену, потому как мои мать и отец, родившиеся в 1919 и в 1921 годах, вряд ли выжили бы, если бы не нансеновская продовольственная помощь, дошедшая тогда и до тоже охваченных страшной засухой и страшным голодом предгорий Урала.
И как бы читая мои мысли, мать добавила:
— Теперь вот думаю: ни он, ни я не выжили бы. И тебя не было бы, и Веры с Юрой. И много кто еще не родился бы…
Я прочитал матери отрывок из книги дочери Нансена, Лив: «Мне казалось, что я то уж знаю, как бороться с зимой, — говорил отец. — Но тяжесть борьбы, идущей в Восточной Европе, превзошла все мои ожидания… Я заранее готов был увидеть страдания, смерть и человеческое горе. Но я не предполагал, что увижу целые селения и даже целые провинции, где все только и живут в ожидании смерти-избавительницы. Я не был подготовлен к тому, что увижу мужчин и женщин, которые доведены голодом и страданиями до самых черных деяний. То, что мы видели, описать невозможно.
Пять недель прошло с тех пор, как я в приволжских степях видел обращенные ко мне огромные умоляющие глаза детей. Ради них и во имя милосердия обращаюсь я теперь к вам, к общественности, а через вас к правительствам. Давайте начнем действовать! Не то будет поздно!»
— У нас даже портрет Нансена на стене был, — вспомнила мать, — отец вырезал из какого-то журнала. Потом один заезжий, то ли уполномоченный, что ночевал у нас, посоветовал убрать: иностранец рядом с портретом Сталина, как бы боком не вышло. Отец, бывало, как немного выпьет, без слез не мог: какой мы великий народ, мало нам было германской войны, так еще три года друг друга колошматили, сосед на соседа, брат на брата шел, довели страну до ручки, а какой-то иностранец после всего этого нас, беспутных, стал спасать от голода.
