Я встречался с ним всего раз. Это было кажется, в 1976 году, во время работы Всесоюзной экспедиции по поискам пропавшего без вести в августе 1937 года при перелете через Северный полюс из СССР в США самолета С. А. Леваневского. Я прилетел в Охотск, чтобы оттуда по возможности вертолетом заброситься в сторону Магадана на мыс Лисянского, на сопку Аварийную, для проверки одной из версий места гибели самолета. На вершине этой сопки, как писал мне выдающийся полярный штурман, бывший флаг-штурман Полярной авиации В. И. Аккуратов, втянувший меня вместе с одним из четверки папанинцев, академиком Е.К. Федоровым в поиск, «один из вертолетчиков увидел вытаявшую из снега часть крыла самолета, судя по гофрированной обшивке 30-х годов». Удивительные бывают встречи. Этим вертолетчиком оказался никто иной, как Николай Балдин, который за два года до этого забрасывал меня в верховья реки Охоты и на обратном пути, брошенный снежным шквалом, врезался в скалы у перевала Рыжего в суровом хребте Сунтар-Хаята, и мне пришлось до глубоких снегов кочевать с эвенами-оленеводами в охотской тайге в двухстах километрах от Оймякона, единственно известного, как полюс холода в северном полушарии нашей планеты.
Я устроился в аэропортовской гостинице-бараке и собрался в Охотск для встречи с поселковыми властями. Но оказалось, что на утреннюю рейсовую американскую лодку-амфибию, доставшуюся нам с Великой Отечественной по ленд-лизу, через лиман, разделяющий аэропорт и поселок, я опоздал, следующая была только к вечеру, и я вернулся в аэропорт. Неожиданно на краю летного поля приземлился вертолет.
— Не в Охотск? – не успев перехватить экипаж, направляющийся в здание аэропорта, спросил я в диспетчерской.
— В Аян, с залетом в Охотск. Вряд ли возьмет, не наш, аяновский. Кто-то из Тумановки, поселка золотоискателей.
— Вроде бы раньше не было такого поселка?
— Недавно появился. Начальник Туманов, вот и Тумановка, народ так назвал.
Я пошел к вертолету, наперерез возвращающемуся к нему экипажу.
— Мы лишь извозчики, — пожал плечами командир. – Попробуйте попроситься.
Из здания аэропорта вышли трое. Я без труда определил главного: и по возрасту, и по суровому полярному «загару» — серо-землистому цвету лица.
— Не возьмете до Охотска? Амфибия только к вечеру.
Он окинул меня коротким оценивающим взглядом.
— Забирайтесь!
Получилось, что в вертолете я оказался наискосок напротив его. Почему-то меня притягивал этот человек, его лицо кого-то мне напоминало. Я невольно прислушался к разговору. «Вадим Иванович!» – обратился к нему один из его спутников, и кровь прилила к моему лицу: «поселок Тумановка»! Я понял, что передо мной легендарный Вадим Туманов.
Полет занял не больше пятнадцати минут.
Выбравшись из вертолета, я решился спросить:
— Вадим Иванович, в ближайшие дни вертолеты по вашим заявкам не летят в сторону мыса Лисянского?
— А что вы в этой глуши потеряли? – заинтересовался он.
Я торопливо объяснил.
— К сожалению, нет. Рад бы помочь, но я тут только пролетом, — протянул он мне руку. — Успехов вам!..
Писать о Вадиме Ивановиче Туманове трудно. Горечь подкатывает к горлу, как подумаешь, что, если бы такие люди, как он, в 70-80-годы прошлого века после хрущевской так называемой оттепели, после которой в стране не потеплело, а снова завоняло левотроцкистским душком, оказались у руля или около руля политической и экономической власти страны, России пошла бы иным – по крайней мере, ближе к коренному! – путем. По крайней мере, не барахталась бы целых полвека в вате брежневского застоя, в дерьме ельцинской семибоярщины, пока ни выбралась на более или менее твердый, хотя и скользкий путь, по которому мы сейчас идем-бредем, словно по минному полю, спотыкаемся. Но этого не случилось.
Наверное, его понял бы Алексей Николаевич Косыгин, но даже он, можно сказать, долгие годы бывший у руля или около руля власти, не мог остановить маховик, ведущий страну в пропасть, на краю которой ждала своего свора щенков-гиен, внуков и правнуков пламенных революционеров, в короткое время превратившихся в алчных и ненавидящих исконную Россию волков-олигархов. Вадима Ивановича Туманова ныне больше вспоминают по случаю очередной годовщины рождения или смерти Владимира Высоцкого, как его «фартового» и бесшабашного друга-золотоискателя. Его и по отчеству-то чаще всего не называют, словно его у него и нет. Дружба это, наверное, не случайна, как двух редких людей, отважно и безоглядно пошедших против течения, их словно магнитом потянуло друг к другу. Но лево-либеральная попса, старающаяся присвоить Высоцкого, как своего безусловного единомышленника, хотя таковым он никогда не был, сознательно представляет Туманова лишь его экзотической тенью. Лево-либеральная попса пытается сотворить из Туманова, как и из Высоцкого, образ в доску своего, простеца из народа, хваткого, как они, парня, которого можно панибратски похлопать по плечу. Стихийного борца с ненавистной властью, подразумевая под этим ненавистную ей Россию, разрушителя-бунтаря, а Вадим Иванович Туманов совсем других корней и другой сути, не случайно при первом его аресте одной из убийственных улик против него был найденный томик Сергея Есенина, от которого либеральную попсу воротит как черта от ладана, и зафиксированный стукачами факт, что он однажды нелестно отозвался о «великом пролетарском поэте» Владимире Маяковском.