И вот примерно в 1970 году выходит третий том, период с 1917 по 1945. Автор тот же, что и первого, – М. Белов. Я в дачный период (то есть не имея под руками своей библиотеки, неплохой, кстати) прочел этот том – ошибок масса (порядка 500 – 600). По возвращении с дачи написал аккуратно список ошибок и отправил один экземпляр в Арктический и Антарктический НИИ, а второй экземпляр списка направил в Государственный комитет по присуждению Ленинских и Государственных премий (в Москву), так как том этот был представлен на соискание премии. И любопытно получилось. В какой-то определенный день состоялось заседание комитета (той его части, которая ведает научными трудами по истории, географии и т. д.). Премия была присуждена единогласно. И кто-то из участников заседания сразу же позвонил по телефону в Ленинград в ААНИИ М. Белову и поздравил; «Все в порядке, премия присуждена». А надо сказать, что автор труда – М. Белов – был наиболее заинтересован в получении высокого звания лауреата премии, что же касается денежной суммы, то она заранее была распределена (в значительной своей части), так сказать, обещана была – сотрудникам группы, подбиравшим архивные и прочие материалы для книги, просматривавшим все пособия, печатные издания и пр. (включая газетные сообщения). Так что все были довольны, предвкушая, так сказать, и т. п. и т. д.
Но можете себе представить, что буквально в тот рабочий день, когда началось заседание комитета, в канцелярию Комитета поступил мой список ошибок, уточненный, обоснованный, бесспорный, и, когда закончилось заседание Комитета, секретарша доложила председателю Комитета о поступившем списке. И можете представить редчайшее — Комитет тут же был созван снова, и, ознакомившись с моим списком (проверив его обоснованность, что было сделать нетрудно), отменили решение. А так как число присуждаемых премий по каждому разделу строжайше регламентировано, а во-вторых, мало-мальски подходящих кандидатов не было, то решили присудить эту премию научному труду «Атлас Антарктики», представлявшемуся коллективом авторов во главе с директором ААНИИ Трешниковым в прошлом году, но тоже отклоненному, так как премия была присуждена более достойному, бесспорному кандидату. И любопытно получилось: с одной стороны, Трешников официально был недоволен тем, что представленная ААНИИ кандидатура на звание лауреата была отклонена, а с другой стороны, благодаря этому отклонению он сам, Трешников, стал лауреатом, хотя, казалось бы, в прошлом году потерял все шансы. (Тем не менее, Географическое общество СССР, до которого, скорее всего, не дошел список ошибок, выявленных В.И. Воробьевым, наградило М. И. Белова за первый том «Истории открытия и освоения Северного морского пути» премией им. С. И. Дежнева, а за третий и четвертый — золотой медалью им П. П. Семенова-Тян-Шанского. – М. Ч.)
А вот пример из области топонимики. В 1926 году, выйдя в плавание с судами Енисейского отряда «Убеко-Сибири» (в 1925 – 1926 годах я специализировался по астрономии в Пермском госуниверситете – это бывший Тартуский, или Дерптский университет, эвакуированный в 1916 году из Дерпта), я на Диксоне перешел на суда Обского отряда и возвращался в Омск. При заходе на полярную станцию Новый-порт в верховьях Обской губы произошел со мной такой случай. Определил я астропункт Сэраяк на западном берегу средней части Обской губы и на пароходе «Прибой» направился на определение следующего астропункта на мысе Халцынай-сале, что на восточном берегу Обской губы южнее мыса Таран. Подошли туда часов в пять, и я, сунув в карман кусок хлеба, высадился на берег, приготовляясь к определению астропункта. Со мной сошли на берег несколько матросов и, отойдя немного в тундру, увидели оленя, загнали его к берегу, убили, но оказалось, что олень клейменый, т. е. домашний. Потом вскоре все ушли на судно, а я остался со своим «универсалом» у столба № 6705. Закусил хлебом, жду прояснения. Но поднялся крепкий ветер норд-ост, снег. Вижу: «Прибой» почему-то снимается с якоря, уходит. Как потом я узнал, у него сорвало якорь, второй якорь не держал, полз по грунту. «Прибою» пришлось уходить к другому берегу под укрытие. Остался я у своего астропункта, вырыл ножом неглубокую ямку в песчаном грунте, лег в нее, частенько прогуливаясь для согревания. Прошла ночь, день, еще ночь. Утром третьего дня — туман, шторм. Вижу: подходит «Прибой», продержался немного близ берега, снова уходит. Как потом узнал, они сбросили за борт мне бочонок с продуктами, с теплой одеждой, ведь был мороз, выпал снег. Прошел еще день, ночь, и утром, просыпаясь в своей яме, вижу: рядом стоят оленья упряжка и самоед. С трудом мы с ним объяснились. Оказалось, что он, возвращаясь с севера, где летом были оленьи пастбища, завернул сюда, чтобы забрать своего оставленного здесь захромавшего оленя (очевидно, того самого, которого застрелили), а я объяснил ему, что мне холодно, что очень хочу есть, что у меня ничего нет. А он мне объяснил, что недалеко в тундре его теплый чум, что сейчас он на своем олене туда быстро поедет, вернется с упряжкой, с теплой малицей, привезет мне поесть и заберет меня.
Здравствуйте! Я недавно занимаюсь темой экспедиции Брусилова, и у меня не так много информации. А вопросы есть. В этой книге Вы пишите: «Кто он, кто поступил на службу на «Св. Анну» одним из первых ещё в Петрограде 20 июня 2014 года». Вероятно, имеется в виду 20 июня 1912. Но И.В.Ходкина приводит выписку трат Б.А.Брусилова: «…Затем в мае, июне и июле «Юре в Лондон» ещё 33440 рублей». И тут либо ошибка у Вас в тексте, либо Неизвестный нанялся на «Св. Анну» ещё в Англии. Либо у меня недостаток информации. Есть и ещё один коммент. О пропавшей почте. В то время ещё была надежда, что шхуна или кто-то из экипажа могут вернуться. Тогда вопрос о письмах встал бы ребром. Поэтому Альбанов не мог не написать о почте. Кстати, там ведь были не только письма, но и документы тех, кто уходил с судна вместе с штурманом.