Хлыстунов сгорбился в кресле:
— Как я и предполагал, архив не сгорел. Просто лень было копнуться в нем.
— Как же так?! — возмутился я.
— А вот так,— сказал Хлыстунов горько.— Не возмущайтесь, за время своих поисков я и не такое встречал.
— Ну если тебе лень копнуться,— доказывал я Хлыстунову, как будто он в этом был виноват,— ответь как-нибудь по другому: «не удалось найти», что ли. Но «архив сгорел»…
— Понимаете,— поднял голову Хлыстунов,— в этом есть доля правды, в свое время горел сам дом, но архив спасли.
— Ну и что-нибудь нашли в нем?— спросил я с надеждой.
— В том-то и дело, что нашел, — вздохнул Хлыстунов.— Если бы в свое время, когда искали сразу после войны! Да, в сорок втором по сорок четвертый она была в этом детдоме. Болела постоянно. Хронический бронхит, и с глазами было плохо… А скольким, наверно, еще было отвечено вот так: «сгорел архив»! — горько усмехнулся он,— Сколько еще людей из-за этого не смогли найти друг друга!
— Ну а потом куда она?— нетерпеливо спросил я.
— Перевезли в Нуримановский детдом.
Сегодня же позвоним туда.
— Да я уже был там,— устало сказал Хлыстунов.
— Как вы туда добрались-то?— удивился я.— В такую погоду да с вашим здоровьем?
— Да вот совсем занемог,— вздохнул Хлыстунов.
— Где же вы жили там? — спросил я. Я знал, что гостиница там крохотная и всегда забита до предела.
— А прямо в детдоме. Очень хорошо приняли меня. У них там специальная комната, вроде как гостиница, для таких вот, как я, разыскивающих родственников, и бывших воспитанников детдома, приехавших навестить. Директор организовал встречу с нынешними воспитанниками.
— Надо же какой! — удивился я.
— А он сам бывший детдомовец, — пояснил Хлыстунов,— Сам поднял все документы… — Хлыстунов нервно помял пальцы,— До конца сорок третьего она была там. А потом перевели в Бирск в детдом номер один…— Он вздохнул,— Так вот и я в свое время мотался. Только привыкнешь к одному детдому, к одним ребятам, переводят в новый. Счастлив был тот, кто все годы провел в одном детдоме. Это словно одна большая семья. Но большинство — из одного детдома в другой.
— Но это-то зачем делали? В этом-то какая необходимость? Это на самом деле было трудно понять.
— А кто его знает?! — рассеянно ответил Хлыстунов,— На обратном пути заехал в Бирск.
Я на это лишь покачал головой.
— А там следы опять потерялись. Сколько ни искали, нет ее в списках воспитанников детского дома номер один. Правда, одной тетради в архиве не хватает. Но искали и в роно, и в районном архиве, и в детдоме номер два — нигде нету… Так вроде бы все хорошо шло! Казалось, что вот-вот ее найду. Никогда еще не было такого предчувствия близкой встречи и…— Он удрученно развел руками.
— Мда!— протянул я. На него больно было смотреть,— Но еще не все потеряно,— постарался я его успокоить.
— Да я устал уже,— сказал Хлыстунов,— Чувствую себя не очень хорошо, — Увидел на столе книгу, взял в руки.— Хемингуэй? Любите Хемингуэя?
— Это не я читаю,— почему-то ушел я от ответа.— Сотрудник оставил.
— Не понимаю, — сказал Хлыстунов,— как Хемингуэй, такой хороший писатель, мог любить корриду, это первобытное варварство, наслаждение убийством, кровью. Ведь бык-то, по существу, беззащитен…
— Да, — вспомнил я,— сейчас мы позвоним Полине Матвеевне Метелкиной, той самой, что в войну работала в детском приемнике-распределителе. Она вас хотела видеть.— Я набрал телефон,— Детское отделение? Полину Матвеевну можно пригласить к телефону? Это знакомый по ее просьбе.— Я подождал,— Полина Матвеевна, здравствуйте! Это Горин из газеты. Приехал Хлыстунов.
— Ну что-нибудь он нашел?— спросила Метелкина.
— Кое-что нашел, но потом следы опять потерялись.
— А где он сейчас?
— Да вот у меня сидит. Как бы нам встретиться?
— Так я сейчас прямо и подойду,— сказала Метелкина.— Часа полтора у меня сейчас свободных.
— Хорошо, Полина Матвеевна, мы ждем,— положил я трубку.
— Вы говорили, что позвоним в Министерство просвещения,— напомнил Хлыстунов.
— Да, да, сейчас.— Я набрал номер.— Тамару Александровну можно? Здравствуй, Тамара. Я что-то тебя не узнал. Это Горин.
— Здравствуй! — мягко сказала она.— А я тебя сразу узнала. Как ты живешь?
— Да ничего, спасибо.— Я все еще немного волновался, когда говорил с ней.
— Жена как?
— Да приболела опять. На больничном.
