Осторожно вошла пожилая женщина с хозяйственной сумкой в одной руке, с авоськой — в другой.
— Сюда я попала?— робко спросила она,— Метелкина я.
Я торопливо встал навстречу.
— Сюда, сюда, Полина Матвеевна.— Проводил ее к креслу, с которого неловко поднялся Хлыстунов,— Садитесь, пожалуйста!
Метелкина смущенно переводила взгляд с одного на другого:
— Кто из вас будет, который разыскивает сестру?
— Вот он, Полина Матвеевна,— показал я на Хлыстунова.
Метелкина встала и долго трясла ему руку:
— Здравствуй, дорогой! Намучился, бедный. Сам-то не через наш приемник проходил?
— Нет,— все так же пресно ответил Хлыстунов. Меня уже не раз ставила в тупик его манера говорить — одинаково пресная на все случаи,— Я в Оренбург был эвакуирован.
— Да вы садитесь, садитесь,— суетливо говорил я им обоим. Мне было неловко перед Метелкиной. Я боялся, что ее заденет ответ Хлыстунова, но ее, кажется, его тон ничуть не смутил.
— Родственников-то хоть каких нашел?
— Тетку.
— Ну и это хорошо.
— Вот ее дочь я и ищу.
— А! Это ты правильно, сынок. Семья есть?
— Есть. Двое детей. Дочке — шесть, сыну — четыре.— Хлыстунов немного смягчился. На его лице промелькнуло даже нечто вроде улыбки, отчего я сразу почувствовал облегчение.
— А жена-то как, с понятием хоть?
— С понятием. Она тоже детдомовская.
— Тогда конечно… Ты прости, милый, я все тебя расспрашиваю, а ты небось сам от меня услышать что-нибудь хочешь? Ох, вряд ли я тебе помогу… Так ты говоришь, она поступила в наш детский приемник?
— Точно я не знаю,— вздохнул Хлыстунов,— Знаю, что в вашу область поступили детские ясли Орджоникидзеграда, откуда она была эвакуирована. Эту справку я нашел в областном архиве, что эти ясли — 110 человек — были расположены в селе Старый Янгантау Салаватского района. Но номера яслей нет. Скорее всего, их собрали из всех яслей, что были эвакуированы из этого города. Но из Янгантау пока ничего нет. И вот нашел я, что Фролова Лариса этого же года рождения воспитывалась в Илишевском, Нуримановском, а потом Бирском детдомах, а потом следы опять потерялись. А может, это совсем не та Лариса Фролова…
— Что я тебе могу сказать, сынок,— после недолгого молчания сказала Метелкина.— Столько тогда детей прошло через наши руки, что не только кого-нибудь из них, даже из каких городов ясли были, не упомнишь. День и ночь, день и ночь… Да и ведь совсем махонькие были… Документы порастеряны. Помню, пришел состав прямо из-под фронта откуда-то, прямо из-под бомбежки, а документов никаких. А они грязные, завшивели, по годику им еще нет. Что делать? А потом смотрим — на ручонках бумажные бирочки: имена и фамилии, на некоторых адрес. Тогда это было еще в диковинку, а потом и этому были рады. А бирочки замусолились, не прочтешь толком, так некоторые и остались — то без отчества, то без имени. А потом пришел состав, так на них, бедных, и бирочек-то нет. Как сажали в грузовики под обстрелом, химическим карандашом кто-то написал на ручках фамилию, имя, отчество, хороший был человек: документы, мол, документами, а еще для надежности, на всякий случай. И точно, документы пропали, и все сведения только на этих ручонках, фамилия, имя, отчество и все. Откуда, когда родились — неизвестно. Известно только, что откуда-то то ли из-под Орла, то ли из-под Курска.
— Лариса-то как раз была из-под Орла, — встрепенулся Хлыстунов.
— Э,— вздохнула Метелкина,— туда они уже могли быть эвакуированы. Кто тогда думал, что фронт так далеко зайдет. А у некоторых и отчества-то нету — видимо, не успели дописать. А у троих — девчушки да двух парнишек — и вообще ничего нету. Стерлись по дороге.
— Ну и как с ними?— удивился я.
— Сами имя давали,— поправила волосы Полина Матвеевна.— Одному мальчишке мою фамилию записали — Метелкин Иван Тимофеевич. А потом небось человек сорок на меня было записано. Кто из нас дежурит, того и фамилия.
— А почему Иван Тимофеевич?— спросил я.
Полина Метелкина покачала головой, засмеялась:
— А что, разве плохое имя — Иван?
— Нет, — смутился я.
— Это хорошо, что ты человеку взялся помогать. Сам-то не из детдомовских, случаем?
— Нет.
— А родители живы?
— Живы. Отец с фронта инвалидом вернулся.
— Мать-то здорова?
— Да прибаливает.
— Жива, и хорошо,— успокоила она меня.— А Тимофеевич потому, что жениха моего так звали. Тоже без вести пропал. Вот…
