Михаил Чванов

Повесть МОЖЕТ БЫТЬ, КТО-НИБУДЬ ЧТО-НИБУДЬ ЗНАЕТ?..

— Может, что и можно было узнать,— вздохнула Минсылу,— если бы не сгорел архив в Баймаке. Ездила я и по деревням, ходила по кладбищам, читала надписи, да и сейчас: позвонит кто-нибудь в дверь, иду открывать и волнуюсь — а вдруг… Вот вы пришли. И на работе думаю, вдруг кто-нибудь без меня придет.

— А я уже никого не ищу,— усмехнулся Егор.— Разве найдешь через тридцать с лишним лет. Да и зачем? Все равно уже чужие. Все мы в детдомах придумывали по ночам отцов и матерей. А в жизни они были совсем другими. Вот Рита мне сестра. И какое мне дело, что у нее фамилия другая. А они — еще не знаю,— говорит он резко, вызывающе.— Вот почему ты, Рита, ищешь, а не они тебя? Ты их не знаешь, а они ведь тебя знают. Им ведь легче искать! Сейчас больше отцы и матери ищут. Не задумывались почему? Разбросали по детдомам, по вокзалам. Пока молодые, в силе были — не вспоминали, а как старость пришла, давай кормильцев разыскивать. «Может быть, кто-нибудь что-нибудь знает…» И сваливаются на голову любимому сыночку или дочке, которые после детдомов наконец встали на ноги. Может, я и преувеличиваю, но были и такие.

— Ну, Егор! — виновато посмотрев на меня, с укоризной протянула Минсылу-Рита.

— Не перебивай!— остановил он ее.— Сама встречала таких. Были с нами двое мальчишек. Старший хорошо помнил, как мать с отцом бросили их на вокзале. А в позапрошлом году родители нашлись. При мне к ним заявились: «Простите, сыночки, война, поезд уходил, мы вас искали по вокзалу, искали…» А глаза бегают. Я повторяю, не все такие, но были и такие. И об этом не надо забывать. И алкоголики всякие нас бросали, да кто только не бросал!— горько махнул он рукой.

— А все-таки ты не прав,— сказал Хлыстунов.

— Конечно, не прав,— усмехнулся Егор.— Но почему все они стали искать вот только сейчас? Вы простите меня, но почему ваша тетка стала искать только теперь?

— А она не ищет,— неожиданно жестко сказал Хлыстунов.

— Как не ищет?— несколько растерялся Егор.

— Я ищу,— сказал Хлыстунов,— А она уже потеряла всякую надежду. Тридцать лет искала. Но из-за равнодушия других, по счастью судьбы не испытавших на себе доли беженцев, не нашла. А разве поедешь куда в то время. Разруха, деревня дотла сожжена. Другие ребятишки на руках. Их-то она тоже по детдомам разыскала. Меня нашла, хотя я ей пятая вода на киселе.

Егор смутился, он чувствовал, что переборщил.

— Ты же говорил, родная тетка,— растерянно стал оправдываться он.

— Говорил,— вызывающе сказал Хлыстунов,— Потому что иначе за чокнутого принимают.— Он покрутил пальцем у виска.— Когда говоришь, что ездишь, ищешь дальнюю родственницу, принимают за идиота. Чего ждать от других, когда ты, такой же безродный, принимаешь меня за идиота.

— Егор! Анатолий! — опять виновато взглянув на меня, забеспокоилась Минсылу.— Ну что вы?!

— Прости меня, Анатолий! — Егор положил Хлыстунову на плечо руку.— Завидую, наверное, твоей вере, вот и вырвалось.

— Да ладно, чего там! — махнул тот.

— А все же,— осторожно спросила Минсылу,— кем Лариса тебе приходится?

— Троюродная сестра, кажется,— хмуро ответил Хлыстунов.— Да какое это имеет значение! Еще в войну ее мать нашла меня. Взять, конечно, не могла — и без меня четверо. Муж погиб. Но все годы писала, как могла, ободряла. А когда в институте учился, пыталась помогать. И я тайком от нее, чтобы лишний раз не травмировать, искал Ларису. Сначала по переписке. А вот появилась возможность, стал ездить, — усмехнулся он,— И тут следы нашлись вроде, да скоро надежда улетучилась как дым…

— Ты прости его, Толя! — Минсылу подошла к Хлыстунову,— Не со зла он…— Она тяжело вздохнула.— А может, я и не Латыпова совсем? Может, действительно зря ищу? Ведь сколько фамилий придумали прямо в детдомах: Безродной, Незнамов, Неизвестнов. Или вот со мной девчонка была, нашли в поселке Тубинске — стала Тубинская, а одну привезли откуда-то из-под Орла — стала Орлова. А еще в детдоме были две немки. Назвали башкирскими именами.

Егор все еще чувствовал неловкость:

— Конечно, хорошо надеяться, как Рита или как ты, Анатолий. Я вам завидую. Но этой беды, видимо, уже не поправить. Сейчас нужно думать о другом. Что нужно делать, чтобы наши дети не увидели всего этого, что досыта досталось нам. Вот о чем надо думать. Вот задумаюсь иногда — и становится страшно. Уже тридцать лет без войны! Тридцать лет! Еще никогда не было такого, чтобы тридцать лет без войны. Еще никогда не было такого, чтобы выросло целое поколение без войны! И я боюсь… В это хочется, но трудно верить. Чтобы тысячи поколений — у каждого своя война, а то и несколько — и чтобы на нас остановилось?! Я не верю в это. Мы живем как на пороховой бочке, земной шар, как боксерская груша горохом, набит водородными бомбами… Достаточно мельчайшей случайности… Это слишком маловероятно, чтобы на нас остановилось. Еще не было ни одного поколения без своей войны! Подсчитано: начиная с 3200 года до нашей эры по нынешний год на земном шаре было 15 530 войн. За пять с лишним тысяч лет мировой истории набирается всего 392 относительно мирных года.

Leave a Comment

Ваш адрес email не будет опубликован.

Top