Неужели, так и не приблизившись к берегу, она пройдет мимо? Кричать — нет сил, да и бесполезно: далеко и шумит прибой…
Я снимаю рубаху, привязываю ее на самодельный костыль Кястутиса. Но лодка еще слишком далеко…
В лодке трое…
Лодка повернула к берегу…
Она идет вдоль берега, повторяя все его изгибы.
— Кястутис, это ищут нас, — глупо улыбаюсь я. — Это наши. Раз идут вдоль берега, значит, ищут нас.
Да, это наши, но он все еще не верит.
— Рано радоваться, — хмуро говорит он.
Когда они подплыли еще ближе, пытаюсь догадаться, кто это.
— Если на самом деле наши, то прежде всего это Донатас, — говорит Кястутис. — Он меня не бросит. А те двое…
— Те двое? Скорее всего, Алеша Сердюк, ну, и… Алик.
— Да, пожалуй. Алика послал Роберт, как козла отпущения. А Алеша сам вызвался — по простоте душевной, — говорит он, а я думаю о том, что сейчас моя лампочка, наверно бы, резко вспыхнула… Валеры, конечно, в лодке нет. — Кястутис начинает верить, что это наши. — Он ведь маленький, но начальник. Он найдет отговорку. Ему надо продукты считать. Или что-нибудь в этом роде.
— Ты знаешь о том, что у Сердюка в спине три ножевые раны и потому ему трудно идти? И на Ключевской он из-за этого не смог подняться.
— Нет, не знал, — удивился Кястутис.
— Ночью на улице полез защищать какую-то девчонку.
— Его была девчонка?
— Нет, совсем незнакомая, просто шел мимо.
— А что ты мне раньше об этом не сказал?
— А я сам только недавно узнал. На Кизименском перевале. Смотрю, лежит корчится. Отошел в сторону, чтобы никто не видел, и корчится. Спина, говорит, что-то болит. Я сказал Роберту, он мне и рассказал…
Я еще не узнаю, кто в лодке, я только вижу, что их трое, а Кястутис, у которого зрение лучше, слабо хлопает меня по плечу:
— Точно: это Донатас, Алеша и Алик.
Как они медленно плывут! То и дело, приложив ладони к глазам, всматриваются в берег, но нас все еще не видят. А мы уже совсем рядом.
Увидели!
Подгребают к берегу!
Размахивая своим флагом, выбираюсь из стланика, вхожу в воду. Глупо улыбаюсь.
Алеша, как ребенка, берет Кястутиса на руки, переносит в лодку. Я переваливаюсь через борт сам.
Была большая волна. У ребят были зеленые от болтанки и тревоги лица. А мы с Кястутисом сидели на пробковых поясах на дне шаткой дюралевой, не приспособленной к таким путешествиям, лодки, к тому же еще без мотора, и счастливо улыбались. Их тревога нам казалась смешной, нам никак не верилось, что теперь-то с нами что-нибудь может случиться. Сахар имеет какой-то странный вкус. Точнее — он вообще безвкусный.
САПОГИ, КОТОРЫЕ ДОСТАЛИСЬ ДОНАТАСУ Оказывается, встретили ребят на базе не очень приветливо: третью неделю была непогода, через Жупановский перевал за это время не пробился ни один самолет, а тут сразу девять лишних ртов.
Кроме того, ребятам долго не давали лодку, чтобы вернуться за нами. Неделю назад в озеро на этой дюралевой лодке (потому что единственный катер в экспедиции еще полмесяцем раньше ушел во вторую партию в противоположный от Лиственничной конец озера в устье реки Северной и где-то там запропастился) ушли трое: начальник третьей партии Женя Марков, инженер Владимир Васильевич, мужчина лет сорока пяти (фамилии, к сожалению, не помню), и студент-практикант из Ленинграда Виктор Родин. В партии давно кончились продукты, и, прождав катер неделю, Марков решил увезти хоть немного продуктов на лодке.
На третий день нашли полузатопленную лодку. К ее носу-поплавку был привязан Владимир Васильевич. Он был мертв. На нем был плащ Маркова, его же рукавицы и полевая сумка с документами.
На четвертый день прибой выбросил на берег студента-практиканта на спасательном круге. Он тоже замерз. На нем были ватные штаны, свитер и куртка Маркова. Самого Маркова так и не нашли. Следы лодки, которые мы видели на песке и которым мы так обрадовались, были следами поисковой группы.
— А не сапоги, ли этого самого практиканта мне достались? — вдруг нахмурился Донатас.
— Какие сапоги? — переспросил мужчина, которому мы на базе сдавали лодку.
— Да вот эти. Я нашел их на берегу озера. Мои истрепались, выкинул.
— А в каком месте вы их нашли?
— На песчаной косе, незадолго до того места, где вы, говорите, причаливали, когда искали его.
— Примерно там его и выбросило.
