А однажды… Спускались по осыпи. Я впереди, они за мной. Следом шел Стасис. Случайно что-то я оглянулся — на меня летит камень. Чуть увернулся, здоровая глыба. Я не утверждаю, что он специально спустил ее на меня, но он, конечно, видел камень, мог предупредить, крикнуть, а он этого не сделал… После этого я старался его с ружьем за своей спиной не оставлять. Так я сидел у него в печенках…
Я соврал Роберту, что не видел Стасиса. Из Вильнюса я съездил в Каунас. Стасиса, как мне и говорили, нашел в центральном ресторане. Прежде чем вызвать его, в ресторан не так-то просто было попасть — суббота, я долго смотрел в щель между неплотно сдвинутых штор, как Стасис, широко расставив ноги, равнодушно смотрел с эстрады через публику куда-то вверх в дальний угол длинного зала, труба стояла у его ног, потом поднял ее, и она запела пронзительно и больно.
— А, привет! — увидев меня, хрипло сказал он и несколько растерялся. — Как нога?.. — Он был немного навеселе.
Я коротко рассказал ему о себе, о выводах, к которым мы пришли вчера ночью в Вильнюсе: что жестокость Роберта в некоторых случаях обернулась для нас добротой, что…
— Вы его уже канонизировали! — усмехнулся, прервал меня Стасис.— Роберт «Чингиз-хан» —тринадцатый апостол. Давайте, давайте! Я уже как-то поругался с Кястутисом по этому поводу. Но разве вас, мягкотелых интеллигентов, убедишь?! Видите ли, он непохож на других! — передразнил он кого-то. — Да знаете ли вы, что он смеялся над всеми нами. Он отличный психолог, даже глубже, чем вы думаете. Он каждого из вас раскусил и каждого старался использовать в своих интересах. О «тарбаганах» и говорить нечего, он и набирал-то их к себе в группу по этому принципу, чтобы лепить из каждого, что ему придет в голову. Чтобы постоянно чувствовать над кем-то свое духовное и физическое превосходство и млеть от этого. И нас хотел обработать, унизить, а самому возвыситься. Только поэтому он и взял нас с собой, когда развалилась наша группа. Вы считали, что это добродетель, а он просто хитрил. Как он ликовал в душе, когда развалилась наша группа… Зная человеческие слабости, он самым бессовестным способом спекулировал ими. Спекулировал на человеческой доброте, отзывчивости, человеческой подлости. Ему все равно, чем спекулировать, лишь бы извлечь выгоду… Хороший начальник! — опять зло усмехнулся он. — Потому что не было других начальников, с которыми его можно было бы сравнить. Потому что сами мы, когда, приходит необходимость начальствовать, — скорее в сторону. Нам этого не нужно, нам, видите ли, некогда, мы выше этого — мы интеллигентные люди, а нам просто-напросто лень или страшно брать на себя ответственность. А этим пользуются всякие землепроходимцы.
И, не дожидаясь моего ответа, продолжал:
— И, чтобы оправдать свою слабость, свою интеллигентную беспомощность, мы начинаем обманывать себя: идеализируем этого проходимца, оправдываем всевозможными философскими и нравственными ухищрениями его хамство. Перед хамством почему-то всегда пасуют, даже самые честные и смелые люди, и, чтобы оправдать свою слабость, свою ошибку, свое теперешнее бессилие, начинают заниматься самообманом: ищут всевозможные уловки, чтобы оправдать это хамство, возводить его чуть ли не в добродетель… Хороший начальник! Хороший начальник бросил бы людей без присмотра при восхождении на Ключевской вулкан? Оставил бы больного человека на берегу Кроноцкого озера?
— Но тогда это было обусловлено необходимостью. Если помнишь, я сам тебя просил, чтобы не возвращались, а шли дальше, потому что нести там невозможно, а все обессилели…
— Да, но я не сказал ему этого. Просто не успел. Догоняю, говорю: Кястутис разбил ногу, с ним остался ты. А он даже не дослушал: «Опять слюнтяйство развели!» — и пошел дальше. Ты не мотай головой, я, в отличие от тебя, еще с ним ходил в Якутию и Забайкалье. В Якутию мы ходили вместе с Донатасом, а в Забайкалье Донатас не смог пойти, без него я бы не пошел с Робертасом, но известно это стало в самый последний день. Вот уж там он отвел душу, пытаясь мной командовать. А я взял тогда с собой братишку. Молодой еще, только школу кончил. Поэтому, кроме общего груза, я взял еще четыре килограмма сахара — для подкормки на ходу — тайком от Роберта, иначе он сразу обобществит его. И точно, как только заметил, не предупредив даже меня, велел отдать нести сахар другому. Симонас попытался объяснить ему все, а он лишь посмеялся над ним. Так и получилось, что мы как бы тайком жрали общественный сахар.
