—Да, на прошлой неделе оттуда вернулся… В конце прошлого года он снова активизировался. Это выразилось прежде всего в повышении сейсмической активности. А в марте при облете Безымянного мы обнаружили, что наряду с общим выжиманием нового, образовавшегося уже после взрыва 1956 года купола, который назвали Наутилусом, в северной и в северно-восточной частях его вершины появились два новых активных центра. Вот сейчас я ими и занимался. С молодого лавового конуса постоянно сходили раскаленные каменные лавины. Фонтаны газов, пара и пепла выбрасывались одновременно из нескольких жерл. Несколько раз было, что вулканические бомбы проносились совсем рядом.
Он отошел от окна, сел за стол.
— Если сможете дойти до кратера Ключевского, то испытаете это странное и тяжелое чувство, которое, наверное, больше нигде на Земле, кроме вулканов, не придет. Если у кого слабые нервы или слишком экзальтированное воображение, то лучше туда не ходить, Я вроде бы вулканолог со стажем, и пора бы привыкнуть, ведь далеко не в первый раз заглядываешь в жерла вулканов, но нет, все равно каждый раз тебя охватывает это тяжелое чувство. Нет, это не страх, это совсем не страх — чувство своей абсолютной ничтожности, чувство полной зависимости от таинственных и пока неведомых нам сил Вселенной. Вот сейчас вулкан возьмет да изрыгнет очередную порцию лавы — плевать ему на тебя и твои планы, мечты — и не останется от тебя даже пара. Страшит не смерть, а ощущение своего полного бессилия перед слепыми силами Вселенной. А может быть, и не слепыми… Даже через несколько дней после возвращения от кратеров не можешь освободиться от этого чувства. Но пройдет еще неделя, две, месяц — и неведомая сила снова потащит тебя к вулканам… Только люди, хотя бы немного знакомые с вулканами, могут в какой-то мере судить о степени мужества этого человека, — кивнул он на огненную фотографию Гаруна Тазиева на стене. — У меня собраны все его книги, только вот последнюю, «Когда земля дрожит», к сожалению, пока не смог достать.
ВТОРОЙ ДЕНЬ — ОТЛИЧНАЯ ПОГОДА Ребята ушли закупать последние продукты, в одиночестве томлюсь у палаток. Еще где-то в самолете, — то ли еще когда подлетали к Хабаровску, то ли уже когда летели в Петропавловск-Камчатский, или уже даже в Ключи, — я вдруг представил маленькую лампочку на ее столе, которая ей говорила бы о дальности и трудности моего пути: чем дальше я, тем слабее светится лампочка. И сейчас я подумал: что теперь эта лампочка светилась бы совсем слабо, потому что я где-то чуть ли не на самом краю света.
Умываться сегодня ходили на реку Камчатку — мимо огородов, мимо неуютных бараков спустились к плотам. Навстречу шла пожилая женщина.
— Сколько уж лет собираемся перебраться в родные края, но никак не соберемся, одни билеты сколько стоят, видимо, и останемся здесь. Не одни мы тут такие. Считай, весь поселок, а все вроде бы временные, все куда-то собираются. Да куда там…
Вода студеная, осенняя, задумчивая. Над ней разлита такая же осенняя, студеная спокойная печаль.
Рядом мужчина в выгоревшей брезентовой куртке чистил рыбу.
— Река Никулка далеко отсюда? — глядя в зеленую тихую воду, вспомнил я: было бы время, наверное, можно бы сплавать или съездить туда.
— Не очень далеко, но и не близко. — Помолчав, мужчина отложил в сторону нож. — По воде километров двести пятьдесят будет — вверх по течению. —
Он поднял голову, и его, видимо, захватила печаль осенней воды — так и остался сидеть глядя вверх по реке.
— Вы бывали там?
— А? — словно очнулся он.
— Вам приходилось там бывать?
— Бывал. Хорошая речка. Рыбой богатая.
— А от зимовья Федота Попова там что-нибудь осталось?
— Это который, говорят, Камчатку открыл, что ли?
— Да.
— Ямы от изб остались. Две ямы. А что больше останется — триста с лишним лет уж прошло. Да, Федот. И речка-то, говорят, раньше Федотовкой звалась. По фамилии-то его никто из местных не знал, все Федот да Федот, попов сын.
— А почему же Никулкой стала?
— А кто ее знает. Недавно, говорят, ружье там старинное нашли. Рыбоводная станция там теперь.
— Что за избы? — переспросил подошедший Роберт.
— Федота Попова, русского первооткрывателя Камчатки.
— А разве ее не Владимир Атласов открыл?
— Атласов пришел на Камчатку почти пятьдесят лет спустя. А до него еще был отряд казаков Луки Старицына и Ивана Голыгина. Атласова считали первым, что ему удалось первым сорвать ясак с большинства жителей Камчатки. А Попов ходил еще с Семеном Дежневым. Точнее, даже наоборот. Семен Дежнев был сотоварищем Федота Алексеева Попова. Когда они на своих кочах из Северного Ледовитого океана через Берингов пролив вышли в Тихий и открыли Аляску, недалеко от берегов Чукотки их застал жестокий шторм. Кочи разнесло в разные стороны. Семен Дежнев сумел причалить к Чукотке, а Попова отнесло к неизвестной тогда Камчатке. По реке Камчатке он поднялся до реки Никулки, где зазимовал зиму 1648 — 1649 годов. Построили избу и зазимовали.
