Надо иметь твердый характер, твердую волю, смириться, что ли, со всем этим, смотреть на все это, может, несколько снисходительно, что ли, чтобы всю жизнь отдать вулканологии. Или надо просто превратиться в черствого ремесленника, каких много и без каких, видимо, не обойтись в любой профессии, — хладнокровно регистрировать извержения, подземные толчки, плюсовать их к прежним, брать образцы из лавы, равнодушно анализировать их, получать свою, честно заработанную зарплату, мечтая в будущем о кандидатской диссертации и каком-нибудь тепленьком и тихом месте — и не думать о глобальных закономерностях. Таким, наверно, легче. Опять-таки я имею в виду трудности не физического порядка: что вулканологом быть опасно, что надо лезть в кратеры, тебя настигает лава. Не так уж часто приходится им лазить в кратеры, и далеко не каждый раз тебя настигает лава. Дело не в этом, хотя в какой-то мере и в этом. Трудность работы вулканолога — это опять-таки мысли, от которых никуда не убежишь. Или надо превратиться в черствого ремесленника или надо иметь такую волю, как у Евгения Константиновича Мархинина, Знаете такого? Он, кстати, основал эту сейсмостанцию. Он тоже мог бы просто регистрировать, плюсовать, умножать. И даже не здесь, а там, на вулканостанции в Ключах. А он сидел вот здесь, и смотрел в жерла вулканов, на его глазах умирали старые горы, рождались новые, и думал. И пришел к потрясающим и до смешного простым выводам, — лишний пример тому, что все гениальное просто. Ищут что-то новое в сложном, а оно лежит рядом, — простое, а потому незаметное. Умный человек может не заметить, очень умный не заметит, потому что ищет истину в сложном, а талант заметит. Мархинин давно пришел к этим выводам, но многие ученые смотрели на него чуть ли не как на дурачка, а вот абсолютно на днях я слышал по радио, что какой-то американский ученый опытным путем доказал гипотезу Евгения Константиновича. В чем суть его открытия? В том, что все на Земле — атмосфера, вода, верхний плодородный слой почвы, на котором мы растим хлеб, сама жизнь — своим происхождением обязаны вулканам.
Радист-наблюдатель достал из кармана записную книжку.
— Вот послушайте, как у него:
«Вначале было Слово», — сказано в Евангелии от Иоанна. Гетевский Фауст ломает голову над этой загадкой и перебирает возможные варианты: «Вначале была сила». «Вначале было дело».
Да, вначале было слово — и это было громкое «слово» вулканов.
Да, вначале была сила — и это была могучая сила вулканов.
Да, вначале было дело — и это была великая деятельность вулканов.
Вначале были вулканы: они и эволюция вулканических продуктов создали земную кору.
Вначале были вулканы: они и эволюция вулканических паров создали Мировой океан.
Вначале были вулканы: они и эволюция вулканических газов породили воздух.
Вначале были вулканы: они вынесли на солнечную поверхность Земли из ее недр углерод, воду и первые углеводороды. Этим они положили начало творению жизни. Остальное взяла на себя эволюция, которой служили случайность и необходимость. Эти две «дамы» с помощью времени перепробовали невероятнейшее множество вариантов соединений атомов углерода, водорода и кислорода и в конечном итоге получили живые существа, в том числе и человека».
И еще вот послушайте — здесь у кратеров, у прорыва Пийпа, он написал стихи:
Рожала гора младенца —
Огромный каменный купол.
А я стоял акушером
И пульс роженицы щупал. Поэты сдохнут от зависти. Им такого в жизнь не написать. Потому что, чтобы написать такое, надо побыть акушером у планеты. А это не так просто. Вселенная творит у тебя на глазах, а ты, словно мотыль, со своей мизерно короткой жизнью стоишь рядом, и кровь стынет от этой жуткой красоты…
Он замолчал, долго смотрел в простирающуюся внизу под нами каменную пустыню.
Потом сказал:
— Впрочем, надо идти спать. Вам утром на восхождение, а у меня работа.
Я ничего не успел ему ответить, он уже спускался, вниз по гулким глыбам.
ПРОЩАЙ, АПОХОНЧИЧ! Утро. Иней на камнях. Звенящая холодная пустыня.
Прощаясь, водитель помахал нам рукой и торопливо укатил вниз, в лето, к привычным мыслям. Грузовик укатил, и я облегченно вздохнул: теперь не повернешь назад. Грузовик укатил, а мы словно остались на чужой, безжизненной планете.
Вокруг, насколько видит глаз, — небольшие конусовидные сопки — красные, черные, зеленые, серые. Это побочные кратеры Ключевского. Это почти непостижимо для жителя средней полосы России, — но одни сопки лишь чуть старше меня, другие… другие даже моложе. Например, кратеры-близнецы Киргурич, по «пескам» и ручью которых мы ехали вчера, кратеры Биокось и Туйла лишь на двенадцать лет старше меня, они родились в 1932 году. Белюкай — в 1938. Кратер Апохончич, на окончании лавового потока которого я сейчас стою, на два года моложе меня, он родился в 1946 году. А цепочка кратеров-близнецов Пийпа родилась всего два года назад — в ночь с 6 на 7 октября 1966 года. Рождение близнецов сопровождалось тяжелыми «родовыми потугами»: Ключевская содрогалась изнутри, стонала.
