— Вот, сука! — восхищенно сказал Роберт, забираясь ко мне в палатку. — Все ему нипочем.
Стасис довольно хохочет ему вслед.
Ночью опять стонет пурга. Снизу калит снег. Но я все еще мечтаю о Безымянном — самом свирепом вулкане Камчатки. Меня тянет посмотреть на его вновь растущий после катастрофического 1956 года извержения-взрыва купол, на каменные лавины, постоянно сходящие с этого купола, ведь мы будем проходить совсем рядом с Безымянным. Роберт же больше и слушать не хочет о вулканах. Ему подпевает Валера. Они мечтают о тайге, о сытой жизни, которую они там надеются обрести при помощи своих ружей. А до первой зелени отсюда около полусотни километров.
Ветер рвет обледеневшее полотнище палатки.
Пурга умолкла только к утру. Стукнул мороз. Не хочется выбираться наружу. Не верится, что внизу, в долинах, лето и в достатке дров. На последних, обледеневших за ночь щепках варим суп из концентратов. Здесь мы научились экономить и воду, и дрова. В тайге тех дров, что мы принесли сюда и на которые живем третьи сутки, нам не хватило бы на один костер. А впереди у нас, возможно, еще несколько дней без дров и без воды.
Смотрю с грустью на съежившихся и сгрудившихся вокруг ведра людей. Через десяток минут мы разойдемся в разные стороны и, скорее всего, больше никогда не встретимся.
Литовцы через так называемую Плотину — вулканическую постройку из двух сросшихся лавовых куполов, что протянулась дугой между вулканом Безымянным и Зиминой сопкой, уйдут на запад, в верховья реки Левый Толбачик. Мы тоже рано или поздно должны оказаться в верховьях этой реки. Но путь наш туда иной: Роберт не любит снежных гор, и потому мы побежим на восток, вниз по Сухой Хапице до реки Горно-Тополевой — к лету, к лесам, а уж только оттуда, через Медвежий перевал, через тундру в обход вулканов, попадем в верховья Левого Толбачика.
Еще раз пытаюсь уговорить Роберта до Левого Толбачика пойти вместе с литовцами — какая разница: через Плотину или через тайгу, — но он неумолим.
Подходит и Донатас:
— Но, может быть, все-таки пойдете с нами?
— Нет уж, живите тут, на вулканах, впроголодь, — усмехнулся Роберт. — А я, — постукивает он ногтем по прикладу карабина, — соскучился по мясу, по оленине. Если хотите, идемте с нами! Тайга! Хорошо! А что тут — камни да снег.
— Значит, убегаешь от меня, Робертас? — смеется Томас. — Не выдержал моей критики. Слабак ты оказался, слабак. Я был о тебе лучшего мнения.
— Мы мешаем ему руководить массами, — добавляет Стасис. — А вы не поддавайтесь, — поворачивается он к нам. — Как только отойдете от нас, у вас снова начнется муштра, тебя заставит сделать запорожский чуб…
— Крепко я, видимо, тебе залез в печенку, — усмехнулся Роберт. — Так это из тебя и прет. Жалко, что ты не у меня в группе. Я бы тебя вымуштровал. Быстро бы выбил эту великосветскую дурь.
— Ты!.. — Стасис медленно бледнел.
— Стасис! — Донатас положил ему на плечо свою тяжелую руку и что-то резко сказал по-литовски.
Стасис было вскинулся, но Донатас, насмешливо и спокойно глядя ему в глаза, так тряхнул за плечо, что у Стасиса мотнулась голова. Огрызнувшись, он сбросил с плеча руку Донатаса и отошел к своему рюкзаку.
— Так-то вот будет лучше, — широко расставив ноги, Роберт презрительно смотрел ему вслед.
Если можно было бы выбирать, если бы не обязательный в этом случае дележ снаряжения и продуктов, я, наверное, все-таки пошел бы с литовцами, ведь они будут проходить рядом с Безымянным. К тому же мне почему-то не хочется расставаться с ними, хотя, откровенно говоря, далеко не все мне нравится в них. А вот расставаться почему-то не хочется. Может, потому, что без них мне просто не с кем будет поговорить, не с Алешей же. Потом почему-то легче делиться сокровенным с людьми, с которыми больше никогда не встретишься. И в то же время какое-то облегчение, что мы, наконец, расстаемся: меня тяготят их стычки с Робертом, к тому же, как я уже говорил, не все и не всё мне у них нравится. Да и меньше поводов лезть и в без того раздираемую мыслями душу. Ведь я бежал сюда как раз для того чтобы не думать, отдохнуть.
Меня успокаивает Донатас:
— Наш «вождь», — так он, да и другие за глаза называют своего начальника — тоже против восхождения на Безымянный, так что ничего тут не поделать. А мне тоже очень хочется посмотреть на Безымянный.— Говорит он медленно, сильно коверкая русский. — Давай я запишу тебе свой адрес. Может, в будущем все-таки пойдем вместе на Приполярный Урал. Меня как художника интересуют кристаллы. Самой различной формы. Преломление в них света.
