— Спина что-то болит, — смущенно отговорился он на реплику Роберта: «Сердюк — как сурок, то и гляди в палатку».
Алеше, как и Валере, двадцать лет. После окончания ГПТУ работает мастером производственного обучения в том же училище. Неуклюжий увалень. Всегда молчит, и я ничего пока не могу сказать о своем отношении к нему. Может, излишне простоват. С ним не поговоришь по душам. Невероятно вынослив, поэтому Валера, как завхоз, не стесняется его эксплуатировать. Но при восхождении на Ключевской почему — то сдал раньше других.
ОЛЕНИЙ СЛЕД, МЕДВЕЖИЙ СЛЕД… Идем вверх по руслу одной из «сухих» рек — как по ленте асфальта — среди зарослей ивы, каменной березы, шиповника. Над этой молодой порослью, словно черный частокол, когда-то зеленый, а теперь мертвый, опаленный Безымянным, лес. Одинокие деревья тянут сучья еще выше к небу — словно мертво кричащие, протянутые к небу руки.
Низкие облака. Наш завхоз по подсказке Роберта сегодня провел первую ревизию продуктов, за которой последовала строжайшая экономия, так как оказалось, что на вулканах мы съели слишком много — не считая того, что вместо двух дней на них ушло четыре. На завтрак, чтобы ничто не пропадало зря, завхоз приказал сварить кашу из накрошившейся на дно рюкзаков сухарной трухи. Проклятая штука: сухари-то соленые, и накрошилась с них одна соль. Всю ее, так называемую кашу, разумеется, не съели, и Алик тащит за спиной на палке ведро с этим жутким варевом. Картину дополняет Алеша Сердюк. Глаза у него от гнуса и излишка воды — дорвался после вулканов — заплыли совсем. Идет на веревочке, привязанной к рюкзаку Саши, постоянно спотыкается о сучья и камни.
Сегодня мы пройдем всего около десяти километров — до первой речки с хорошей водой. Потому что завтра — снова двадцать пять километров безводья. Иду и мечтаю о бане, о березовом венике. О чем-нибудь думая, легче идти.
…Наш лагерь на высокой поляне на развилке ручьев. Если бы не щупальца мертвого леса, ни вулканы, дымящие за увалами, можно было бы подумать, что палатки наши где-то в Средней России — все так светло и тихо.
Неторопливый медвежий след вверх по ручью мимо палаток.
В лагере пусто и грустно. Ребята разошлись в разные стороны в поисках дичи. Лишь слепой Сердюк валяется в палатке, но с ним много не наговоришь. Роберт ушел искать тропу к Медвежьему перевалу. «Камчатка — сотни больших и маленьких рек», — читал я у Пескова, а у нас впереди опять несколько безводных дней. Свежий ветер плещет палаткой. Гонит из-за Кумроча низкое небо, качает красное море трав. Их шорох сливается с шорохом небольшого водопада на нашем ручье.
Я натягиваю сапоги…
…Идти вверх по шумному мутному ручью с черными пепловыми берегами. Олений след с берега на берег. Медвежий след по нему. Может быть, как раз об этом ручье написана песня:
Олений след, медвежий след
По берегу петляют. Собирать букеты из неизвестных трав и цветов. Дарить их ручью. Подбирать разноцветные куски лавы, с сожалением бросать их под ноги — все с собой не унесешь. Серые вулканические бомбы, похожие на ежей. Какие-то разбитые приборы: конденсаторы, лампы, провода, куски фанеры… Как они попали сюда? С какого-нибудь разбившегося самолета?
Идти по ручью в тысячах километров от дома и в сотнях километров от ближайшего человеческого жилья. Потом я, наверно, буду вспоминать об этих днях, как о днях сплошного счастья… Вслушиваться в тишину и мысли. Вулканы издали похожи на египетские пирамиды. Читать таежную книгу на черных песках: здесь полярные волки настигли оленя, а вот здесь совсем недавно к ручью вышла медведица с двумя медвежатами. Она лакомилась рябиной, а медвежата резвились в пепле. Я им помешал. Звери увидели меня еще издалека и теперь, наверно, наблюдают за мной откуда-нибудь из кустов…
Время от времени, видимо, каждому из нас нужны такие дороги. Здесь невольно подводишь черту под прожитым, здесь есть время осмотреться, подумать о будущем. Здесь особенно больны просчеты и ошибки.
Был ли Пушкин на Камчатке? Достоверно известно, нет. Но в той стороне, куда мы идем, у Кроноцкого залива есть две реки: шумная, бойкая — Ольга, тихая, глубокая — Татьяна. У ночного костра так решили назвать их топографы, первыми добравшиеся до них.
У рек, как и у людей, свои характеры. Есть реки спокойные, глубокие, задумчивые, есть реки тяжелые, мрачные, есть реки веселые… Я много видел рек, но больше других мне почему-то запомнилась небольшая речка в Башкирии, впадающая в реку Белую около одноименного хутора Акавас. Светло и радостно мчится она по ровной поляне, звенит, словно в горах, смеется, светится каждой струйкой. Каждый раз я останавливался, удивленный: гремит и скачет по ровной поляне…
