Если в тундре нашим постоянным ориентиром была одна из вершин Кумроча, то теперь наш маяк — вулкан Кизимен, коптящий, в отличие от других вулканов, не вершиной, а боком. Завтра берем азимут на него.
РУЧЕЙ ИЗВИЛИСТЫЙ. РЕКА ЛЕВАЯ ЩАПИНА И вдруг — аккуратные березовые парки, почти Подмосковье. Только стволы берез желтые. Под гору легко идется.
Тропа! Откуда-то появилась тропа!
Зеленые речки среди красных трав и голубого неба. А слева хребет Тумрок, полосатый от снежников. Вдоль тропы собираем грибы, вечером из них что-нибудь придумаем. Любопытно: в камчатских грибах нет червей.
Появилась лиственница, а то все тундра, каменные ольха с березой да проклятый стланик. Лиственницы — на багряных от трав пригорках.
— Краплак, кармин, — говорит Кястутис.
— Что? — не расслышал я.
— Краплак, кармин. Названия красок. Обозначают разные оттенки багрово-красного.
Лиственницы. А в низинах между ними — небольшие бирюзовые озера. Вот остаться бы здесь надолго! Но торопливо за Робертом махаем сапожищами дальше, с сожалением оглядываемся: придется ли когда-нибудь еще раз побывать здесь?
Вдруг услышали лай собаки. Не может быть! Точно: собака. И на тропе — свежие отпечатки сапог.
Прошли еще немного — на поваленной лиственнице на берегу голубого-голубого озера сидит здоровенный мужчина с огромной седой бородой. Рядом на поляне две девчушки — в платьицах! — лотками собирают голубику. Дачная такая атмосфера. Смотрим на них, разинув рты.
— Радист. Из Щапинского отряда экспедиции Всесоюзного аэрогеологического треста. Девчонки — поварихи. Одни медведей боятся. Пошел охранять.
— Всесоюзного аэрогеологического треста? — удивился я.
— Да.
— Лунгерсгаузена знаете?
— Лунгерсгаузена? — мужчина посмотрел на меня внимательно. — Он умер, — улыбка сошла с его лица.
— Я знаю. Несколько месяцев назад в своей газете мы его стихи публиковали. Ко Дню геолога.
— Какие стихи?
— Сестра, Ирина Фридриховна, после его смерти принесла к нам в редакцию. Я в газете работаю, а она у нас в городе живет.
— Его стихи?.. Интересно. Я много лет с ним работал: на Ангаре, в Заполярье, в одной палатке жили, а вот что он стихи писал, не знал. Стихи… Впрочем, в этом нет ничего удивительного. Такой он уж был человек. Во всем талантливый… Я знаю, как он умирал… Все получилось очень нелепо. Никого из друзей рядом не было. В той экспедиции были самолеты и вертолеты, но погода была нелетная. Да и сам он виноват. Все молчал, запустил. Повезли на оленях, потом на тягаче. Сопровождала его девушка, только что приехала в экспедицию после института, в первый свой полевой сезон. Потом она мне рассказывала: «Я плачу, а он меня успокаивает: «Ну что ты, милая, к каждому это рано или поздно приходит». Он знал, что умирает. «Я свое пожил. Мало, конечно, но что делать. Мне не страшно. У меня никого нет — ни жены, ни детей. Жаль только, что не все успел сделать»… А вот что он стихи писал, не знал…
Повел нас на базу.
На базе удивились нашему появлению: «Из Ключей?», но встретили довольно-таки сухо.
Лишь разнорабочий отряда, бывший московский таксист Юра Савин явно обрадовался нам:
— А как от Толбачика к перевалу поднимались? Там же сплошной стланик?
— Вверх по ручью.
— В верховья Извилистого, что ли, вышли?
— Да. Спустились сюда с перевала как раз по нему.
Ну, точно. Там вы и лезли. У нас ребята на этом ручье две недели назад чуть богу душу не отдали: Гаврилов и Валька.
— Как это?
—Возвращались они из маршрута с Толбачика. Поднимались к перевалу по этому ручью. Гаврилов отстал немного. И вдруг между ними на тропе оказался медведь. Видимо, поднимался впереди них вверх по ручью и прилег вздремнуть. А Валька шел первым и разбудил. Медведь замешкался и вылез на тропу между ними. Закрутился, смотрит, хода нет: и там человек, и там. Куда податься? Со всех сторон стланик. Смотрит, передний уходит. Он тихонько стал идти за ним, может, где-нибудь удастся улизнуть в сторону. А Валька оглянулся: по пятам медведь. Ружья нет, что делать? Остается одно — уматывать. Прибавил шагу. А Генка видит: за Валькой медведь, торопится следом, как-никак у него топор. А медведь оглянется, видит, что Гаврилов у него по пятам наступает, тоже прибавляет шагу. Так и шли около часу, до самого перевала. Как только стланик в сторону расступился, медведь куда-то в сторону улизнул, а Валька с Гавриловым сразу повалились наземь без сил, и так часа три лежали, пока пришли в себя…
