Подборку стихов опубликовали, сопроводив соответствующим предисловием — в номере газеты, посвященном Дню геолога, а буквально через несколько дней в одной из центральных газет я наткнулся на корреспонденцию под названием «Мертвые пещеры об истории Земли». Автор ее, Михаил Карев, писал:
«Недавно во время геологических исследований на Южном Урале и в Башкирском Приуралье советский ученый Генрих Лунгерсгаузен был поражен своеобразием отложений подземных полостей, связанных с явлением карста. Ни по внешнему облику, ни по генетической природе эти отложения нельзя отождествлять ни с одним из существующих типов материковых образований. Ближе к стенкам бывших пещер концентрируется крупнообломочный материал, образовавшийся при обвалах и осыпях. Ближе к центру — слой из мелких обломков. Наконец, в осевой части пещеры развит тонкослойный озерный осадок водоемов, которые были когда-то в пещерах. В нем прослеживаются светлые слои органического происхождения, чередующиеся с отложением глин и других минералов. Слои различаются по мощности. Эти колебания соответствуют приливам и отливам «волн жизни» в древних водоемах, причем ритмы этих волн близки к общеизвестным климатическим циклам: 3—5 лет, 11 лет, 20—22 года и так далее, — в мертвых пещерах, в вечном мраке земных глубин обнаружились следы солнечных циклов.
Солнечные циклы отражались на интенсивности развития множества водных беспозвоночных животных в открытых водоемах, от этого несколько менялся состав растворенных в воде веществ».
Эта корреспонденция вызвала у меня странное чувство: и грусти, и еще чего-то, что трудно объяснить. Человека уже не было, а о нем писали еще как о живом, совсем недавно он ходил рядом со мной, а я его никогда не видел. Наверное, он был мне дорог и тем, что я какое-то время тоже занимался пещерами, правда, не мертвыми, ископаемыми, а живыми.
И вот — еще одна неожиданная встреча — на далекой Камчатке…
После возвращения с Камчатки я зашел в Башкирское геологоуправление к своему давнему знакомому, впрочем, к всеобщему знакомому людей странствующих, Феодосию Феодосьевичу Чебаевскому. Сам он теперь лишен способности путешествовать: пулеметная очередь под Юхновым — у него было задание взорвать дот, мешающий наступающей пехоте, — перебив большеберцовую кость, расплескалась в коленном суставе сотней свинцовых осколков и сделала сустав несгибаемым. Не помню, каким образом наш разговор коснулся карандашного рисунка на стене «Гора Иремель».
— Рисунок Лунза. Мы с ним как-то вместе на Иремеле были, вот перед отъездом из Уфы он и подарил мне на память… Генриха Лунгерсгаузена, — видя, что я ничего не понимаю, пояснил он. — В своем кругу мы его Лунзом звали. Слышали о таком? Работал у нас в Башкирии в войну.
После встречи с Чебаевским я твердо решил: как только немного разгребусь с делами, найду сестру Лунгерсгаузена Ирину Фридриховну, ведь она живет в Уфе. Но все откладывал: то отрывали новые дороги, дела, то болезни, шли месяцы, даже годы (почти два года я «путешествовал» по операционным столам) — и когда, наконец, собрался, оказалось, что Ирина Фридриховна умерла, и никто не помнил ни ее адреса, ни хотя бы фамилии по мужу.
Дороги мне на время, а может, навсегда были строго заказаны, опираясь на трость, я снова пошел к Чебаевскому, благо, что он жил теперь на соседней улице. Феодосий Феодосьевич встретил меня на костылях и… без ноги: оказывается, обострился огнестрельный остеомелит, в простонародье костоеда, и ногу ампутировали.
—На днях должны сделать протез, — бодрился он, — посмотрю, что это за штука. Так что берегите ногу. О путешествиях, видимо, нужно забыть. Что делать… Не отчаивайтесь. В жизни есть другие приятные вещи.
Феодосий Феодосьевич тоже не помнил адреса, по которому жила Ирина Фридриховна, зато дал адрес уфимского геолога Афанасия Ивановича Демчука, одного из первооткрывателей знаменитых учалинских меднорудных месторождений:
— Когда Лунгерсгаузен жил в Уфе, они были с ним очень дружны. А потом какое-то время вместе работали в Сибири.
Меня встретил человек… тоже на костылях.
— Ирина Фридриховна? Адреса не помню. Вот если бы пойти по улице Карла Маркса от вокзала вверх на гору, сразу бы нашел этот дом, да вот ногу сломал… Ну, что я могу о нем рассказать, давно мы ведь с ним расстались. Да, работали вместе. Трудная была работа, очень трудная. Редкой души был человек, но, как начальник, очень строгий. Я как-то писал рецензию на одну из его статей. Это была моя лучшая в жизни рецензия. Не потому, что я семи пядей во лбу, а потому, что блестящей была работа которую я рецензировал. Больше таких работ рецензировать мне не приходилось…
Это был человек очень гордый и легко ранимый. Вот из некролога я узнал, что он так и умер кандидатом наук. Даже обидно. Ведь он был известным ученым. Ведь он был очень большим ученым. Другие уже давно ходили в докторах и членах-корреспондентах, а он так и остался кандидатом. Да, ему было принципиально наплевать на всякие степени. Да, ему просто некогда было заниматься этим: собирать всевозможные подтверждения, бумажки, доказывать, что ты не дурак. Кстати, незадолго до смерти, когда ему уже в который раз предложили защищаться на ученую степень доктора геолого-минералогических наук без защиты диссертации — по совокупности опубликованных работ, — он вынужден был собирать эти бумажки. Собирал и краснел, упершись в стену бюрократии. А он страшно боялся этой бумажной волокиты, он помнил, хотя никому и не говорил об этом, как ему в тридцать седьмом, а потом в сорок пятом больно щелкнули по носу. Вы знаете, кандидатскую диссертацию, которую он защитил в 1946 году, он написал почти еще мальчишкой. По крайней мере в 1936 году она уже была готова… Если можно так сказать, он был поэтом в геологии. А вот что он на самом деле стихи писал?.. Я считаю, что все-таки был близким ему человеком, но об этом даже не догадывался… О его гибели узнал только месяца через три. Потому что тоже был в поле. Так это было неожиданно и нелепо…
