В наше время в таких ситуациях так называемые интеллигентные люди предпочитают не вступать в подобные щекотливые разговоры, которые еще неизвестно чем кончатся. А уходят от них очень просто: даже если тебе на голову льют помои, даже если тебя кроют десятиэтажным матом и грозят набить морду, делаешь вид, что не видишь и не слышишь всего этого, что относится сие совсем не к тебе, а раз не к тебе, то какое тебе дело до других.
Но «месье» выдержал этот взгляд, хотя было видно, что далось ему это не легко.
— А что вы на меня так смотрите, а? — продолжал Жера. — Вы во мне кого-нибудь узнали, да? — склонился он над «месье» еще ниже. — Своего дорогого родственника, да? Месье, я не люблю, когда на меня так смотрят.
Все в салоне, — а в салоне, в основном, были интеллигентные люди, — словно по сигналу, отвернулись к окнам: никто ничего не слышал, никто ничего не видел, все любовались чудесным аэродромным пейзажем — серой бетонной полосой, простирающейся чуть ли не до самого горизонта.
Жера еще ниже склонился над «месье». За Жерой, развалившись в креслах, ухмылялись здоровомордые «жорики», как я их про себя назвал, прислушивались с интересом к разговору. Лишь шеф равнодушно смотрел в окно, продолжал меланхолично настраивать гитару. Мужчина не выдержал — отвернулся к окну, тоже стал любоваться чудесным бетонным пейзажем.
Готовый вмешаться, я повернулся к Роберту, ведь нас все-таки шестеро, но он смотрел на все это не только не с возмущением, а, как мне показалось, чуть ли не с одобрением.
Снова появилась стюардесса с конфетами. На этот раз Ваня почти все сгреб их в свои широченные карманы. Стюардесса чуть не заплакала, Ваня тупо улыбался, Жера сладко подремывал, шеф, равнодушный ко всему, меланхолично перебирал струны гитары, словно вслушивался в гитару и в себя.
Стюардесса попыталась пройти вперед, к пилотам, но «жорики», все как один, протянули в проход ноги, самолет уже бежал по бетону, бежал мучительно долго, наконец оторвался от него.
— Прощай, Европа! — сказал Жера и стал приставать к девушке, которую до этого одарил конфетами:
— Вам не нравятся мои конфеты? Или вы оскорбились за своего соседа? Так ничего, он стерпит, промолчит. Он хорошо воспитан, он боится разбить очки. Вот я щелкну его по носу, а он мне даже улыбнется в ответ…
Мужчина действительно молчал, лишь напряженно, как кролик в пасть удава, смотрел на Жеру… Я снова повернулся к Роберту, но он, наблюдая за всем этим,— улыбался, и какой-то сволочной улыбкой.
— Может быть, — хватит! — не выдержал я.
— Что! — удивленно повернулся ко мне Жера. Повернул голову даже шеф, посмотрел на меня равнодушно, как на пустое место, даже с некоторой жалостью. Мне стало не по себе от этого взгляда. Наступила напряженная тишина, пассажиры еще пристальнее прильнули к окнам.
— Что? — повторил Жера, медленно и удобно опускаясь в кресло.
— Хватит кривляться! — с жесткой ухмылкой неожиданно вместо меня ответил Роберт. — Что ты вертишься, словно вошь? — зло повернулся он к Жере. — Сначала было смешно, а потом надоело.
Жера удивился еще больше. Он медленно поднимался из кресла и вопросительно смотрел на шефа. Тот равнодушно созерцал в окне облака. Это Жеру, видимо, вполне устраивало.
— Что вам надо, мальчики? — свистяще заговорил он. — Что вы суетесь, чубарики, куда вас не просят? За романтикой полетели, да? Видели мы там, на Колыме, таких романтиков! Так летите себе, а то можете и не долететь.
— Ладно, хватит, не пой! — небрежно, словно от мухи, отмахнулся от него Роберт, хотя в голосе его я заметил скрытое напряжение. — Я тебе не «месье».— Все в салоне, отвернувшись к иллюминаторам, напряженно любовались мутной облачной пеленой, которую сейчас пробивал самолет.
Жера чуть ли не с отеческим сожалением покачал головой, с улыбкой посмотрел на своих «жориков», которые лениво и хищно запотягивались в креслах.
— Мне вас жалко, мальчики, — вполне искренне и даже добродушно сказал он, но тут же его глаза словно мгновенно выцвели, стали белыми от злости: — А вот такую штуку вы когда-нибудь нюхали? — Жера отвернул борт пиджака, из внутреннего кармана торчала рукоятка ножа.
— Нюхали, — напряженно улыбнулся Роберт. — У меня тоже есть такая, только побольше.
Жера презрительно улыбнулся?
Я слышал, что Роберт умеет драться. Что обычно на него, маленького роста, шли безбоязненно, а он жестоко и безжалостно бил по печени, по почкам, по желудку.
