Мы спустились настолько низко, что появились лиственницы. Нас с любопытством рассматривают кедровки. И немного грустно, что здесь нет той милой крошечной пташки, чечетки, которая во время спелеологических экспедиций на Урале всегда крутилась около лагеря, словно охраняла нас от опасности. Будила утром и предупреждала, если к палаткам приближался кто-нибудь чужой.
Слева остается река Сторож. Она начинается почти рядом с Лиственничной, но, в отличие от нее, уходит в противоположную сторону — на северо-восток, к океану.
Почему Сторож?
Рассматриваю нашу небогатую карту. Как и на Левой Щапине, на Стороже — горячие ключи. И, как и в верховьях Левой Щапины, на нем помечена база Шанцера. И обе эти базы соединены тропой. Кто этот Шанцер? 1
(Потом, вернувшись в город, я обнаружил в «Бюллетене № 35 комиссии по изучению четвертичного периода» Академии наук СССР среди подписей под некрологом Г. Ф. Лунгерсгаузену подпись Е. В. Шанцер. Может быть, это тот самый Шанцер?)
Я никогда не был на Стороже и вряд ли когда-нибудь попаду — а проходил совсем рядом! — но испытываю к нему странную нежность. Себе не могу объяснить, почему. То ли дело в его странном названии? Мне очень хочется эту реку увидеть, но увы — мы бежим в противоположную сторону.
Приток Лиственничной — река Баранья. Сегодня первое сентября. Сегодня в моем городе началась осень. Школьники пошли в школу, студенты — на лекции, сегодня она, наверное, вернулась в город и получила мое письмо…
Разбрелись, растерялись в широкой кочковатой болотине между хребтами Тумрок и Гамчен, по которой сотней ручьев разбежалась Лиственничная. Долго перекрикивались, пока собрались, потеряли много времени.
И опять качаемся в багряных травах — посуху! Вышли на старую конную тропу.
По ней относительно свежий след. Видимо, кто-то шел на реку Сторож. Это заставляет быть внимательным. Как бы не уйти в сторону! Хорошо, когда впереди тебя шел умный. Но когда дурак идет впереди тебя по старой таежной тропе — мечется из стороны в сторону, путает траву, и ты мечешься по его следам, теряешь драгоценное время, а то и навсегда потеряешь тропу.
И вдруг выйти на старую стоянку топографов. Найти в траве выцветший от времени и дождей клочок бумаги со стихами Аполлона Майкова:
В забытой тетради забытое слово!
Я все прожитое в нем вижу опять;
Но странно, неловко и мило мне снова
Во образе прежнем себя узнавать… На ужин только грибы. Что-то вроде каши. Чернильно-дегтярная масса. Хорошо, что темно — не видно, что в мисках.
К КРОНОЦКОМУ ОЗЕРУ Студеный брод через Лиственничную, которая уже стала настоящей рекой. Погода наладилась.
В нашу тропу слева влилась еще одна, более набитая, но совсем старая — скорее всего, из Богачевки, из когда-то большого, а теперь окончательно заброшенного (на карте оно еще числится) села. Почему его забросили? Куда ушли его люди?
Реку Лиственничную мы прошли от самых истоков, где ее струи еще не в состоянии были обмыть бараньи рога, лежащие в ее русле, до Кроноцкого озера.
И вот впереди наконец оно — в редких ресницах невысоких болотных лиственниц блеснула оловянная полоска воды. Повеселели. Тут же, впервые после перевала, наткнулись на поляну, сплошь усыпанную грибами, но, равнодушно сшибая их изжеванными дорогой сапогами, прошли мимо — ведь база геологов была в каких-то пяти-шести километрах.
Вышли на другую конную тропу. Я присел: все следы были в одну сторону и очень старые. Заторопился. Впереди между лиственницами показалась крыша дома… Так и есть: на базе давно никого нет. В открытую настежь дверь выскочил горностай, забрался на крышу и сверлил меня оттуда любопытными бусинками глаз.
Осмотрелся. Оказалось, что тропа нас вывела не на базу геологов — Роберт что-то напутал, — а на домик заброшенной таежной гидрометеостанции.
Понуро сидим за пустым заплесневелым столом. Роберт тем временем обегает окрестности. А я подумал вчера, что моя лампочка теперь бы затеплилась ярче.
— Черт побери, нужно было остановиться на той поляне с грибами, — вздохнул Донатас.
Остальные отмолчались…
Забыв про голод, больше часа брожу по заброшенному человеческому жилью. Всегда грустно видеть заброшенное человеческое жилье, а тут люди постоянно грустили по другому, настоящему дому. Покидали станцию торопясь: вдоль стен никелированные койки с матрацами, рваный ватник, повешенный на гвоздь, замызганное полотенце над умывальником, окаменевшая зубная паста. Электродвижок…
Несмотря на никелированные кровати, жилось здесь, по-видимому, не очень весело. Домик посреди болота — комары их жрали без стеснения. Лишь вдали, сквозь нежную сетку болотных лиственниц — стальная полоска Кроноцкого озера.
