Голубика до самого крыльца. Особенно же много ее на вырубке.
Забрался на чердак. Куча гниющей бумаги в углу. Какие-то бланки, отчеты. Журналы радиста: радиограммы туда и обратно за несколько лет, а может, и за все время существования станции. Жалко, что все это нельзя забрать с собой, по ним, наверное, можно узнать жизнь людей, живших здесь. Тайком от Роберта заталкиваю хотя бы два из журналов в рюкзак — он ревниво следит за тем, чтобы кто-нибудь не положил в рюкзак чего-нибудь лишнего, или, как он говорит, разной дряни. Если находит, моментально добавляет грузу.
Хочется есть. Опять налегаем на голубику. Завтра, как утверждает подошедший Роберт, мы должны дойти до другой базы геологов — в противоположном конце озера:
— А эта, видимо, уже закончила работу. Дойдем. Напрямик это всего километров тридцать.
— Неужели до тебя все еще не дошло, что никакой геологобазы здесь никогда и не было?— завелся Стасис…
— Помолчал бы уж! — огрызнулся Роберт. — Мне-то лучше знать.
— Да ты…
— Стасис! — Кястутис положил ему руку на плечо и что-то резко сказал по-литовски.
Стасис зло махнул рукой и отошел в сторону.
— Геологобазы тут на самом деле никогда не было,— сказал Донатас.
— Облазил весь чердак, он полон документации. Это была метеостанция,— добавил я.
— И бросили они ее лет пять назад. Видишь, все застарело,— показал Донатас в сторону баньки, на крыше которой давно росла трава, а дверь была выбита… — Может, и той базы нет? Ты ничего не напутал?
— Есть, у Кирсанова на вулканостанции спрашивал.
— А насчет этой он что сказал?
— Насчет этой он ничего не знал. Может быть, говорит, есть, но я не знаю.
— Что же ты не проверил?
— А что вы не проверили, ведь вы тоже собирались в эти края? Почему все я должен проверять? Вы ничего не должны… Руки не дошли, вот и не проверил. И не думал, что окажемся в таком положении. Что жрать у нас будет нечего.
Роберт снова склонился над картой: где-то берегом озера должна быть тропа в сторону предполагаемой геологобазы. Это, кажется, уже третья карта (я имею в виду — лист) с начала нашего пути. Впрочем, какая это карта — жалкие кроки (7) с гидросетью вдоль нашего маршрута да некоторые отметки наиболее значительных высот. Как только Роберт разбирается в них. И ни разу ведь не ошибся. На привалах он раскладывает и складывает эти кроки, словно портянки.
— Тропа на карте помечена, но идет она горами. Это — километров пять идти назад, почти до богачевской тропы, потом — резко на восток, в отроги Гамчена, и по высокогорному безлесью к Кроноцкой сопке. Но Роберт уверен, что есть другая тропа — вдоль озера. Кто-то ему говорил о ней.
— Пойдем вдоль озера, так короче,— решает он.
Ну что ж, надо перебираться к озеру через болото. Но как? Пошли краем его. Нашли некое подобие тропы: узкая полоса воды змейкой, словно арык, тянется через болото. Но скоро вода стала переливаться через верх сапог, и Роберт повернул назад:
— Здесь нам не пройти. Придется обходить.
— Но вон же на берегу озера стоит дощатая будка. Как-то же метеорологи к ней добирались, — пытаюсь убедить его. — Они же вели ежедневные гидрологические наблюдения за озером.
— Нет, пойдем кругом.
— Ну, подождите минут пять, посидите, а тем временем попробую пройти.
— Ну, попробуй,— Роберт недовольно садится на кочку.
Я осторожно пошел по змейке воды, на всякий случай взяв на перевес длинную палку. Вода давно уже была выше колен, но я был уверен, что это и есть тропа, потому что под водой чувствовалась твердая, набитая многократным хождением, почва, а кое-где под ногами прощупывались даже жерди.
Я осторожно стал поворачиваться, чтобы крикнуть ребятам, что это тропа. Но они уже уходили. Это было в манере Роберта. Я пытался кричать, со злостью думал о том, что он заставляет тащиться лишние километры людей уже порядком обессилевших, голодных, у Кястутиса к тому же вывихнута нога, но ветер был встречный, и они меня не слышали.
— Ну и черт с вами! — зло сказал я и, перехватив покрепче палку, — надеяться на чью-либо помощь теперь не приходилось — пошел дальше.
И правда, метров через двести стало мельче, а потом уже совсем сухая тропа вывела меня к берегу озера.
В дощатой будке ржавела лебедка, трос, валялось несколько пар истрепанных рукавиц, мешок цемента. Я еще раз с ласковой грустью подумал о людях, которые когда-то здесь жили.
