Кто-то кашлянул позади. Борис вздрогнул от неожиданности и оглянулся. Это был истопник общежития хромой Ефимыч.
— Одни молодые,— растерянно сказал Борис.— Странное кладбище. Никакого ухода. Даже не огорожено. Рядом мусорная свалка.
— А кому за ним ухаживать-то? За могилами присматривают родственники, а тут родственных могил нет. Коренного-то населения здесь нет, уезжают, приезжают, так и идет жизнь. Кому охота ложить кости в вечную мерзлоту, когда она при жизни все их пропитала. Как дело к пенсии, а то и раньше, как денег прикопят — подаются в Россию, в теплые края, поближе к родным местам, к родным могилам. Чебаевские вон только здесь легли. Тоже уже собирались уезжать в свой Устюг Великий, да хозяйка умерла скоропостижно, и он уж не уехал. Да я вот здесь лягу. Некуда ехать.
Борис не знал, что ему ответить.
— Поселок старинный, а старых могил нет,— сказал он.— Да и в поселке старых домов нет.
— А ведь поселок-то каждые сто лет, а то и чаще, полностью смывало — то тайфуном, то цунами,— сказал Ефимыч.— Свалке-то тут, конечно, не место. Да с кого спросишь? Нет уважения к мертвым. Плохо это. К смерти уважения нету, а от нее, как ни петушись, никуда не уйдешь. Летчик у нас был, Русаков, полетел спасать рыбаков и погиб. Три рейса сделал успешно, а на четвертом, последнем,— совсем туман все закрыл — он и врезался вон в ту сопку. Митинг был, когда хоронили. Пионерам красные галстуки у его могилы повязывали. Бетонный большой памятник решили поставить. Жену в гости звали. А приехала она через четыре года — и могилу-то с трудом нашла. Временную пирамидку, видимо, бичи сожгли, а бетонный памятник так на бумаге и остался. Стыду-то было, только при ней уж и поставили…
На другой день Борис пошел в контору и взял расчет. Он боялся, что его будут уговаривать остаться, но никто не уговаривал, наоборот, бумаги оформлялись с какой-то обидной предупредительностью, при этом ему не смотрели в глаза, словно чувствовали перед ним вину.
К вечеру по общежитию прошел слух, что час назад в больнице пришел в себя Плоткин. Собрав в дорогу свой немудреный армейский скарб, Борис пошел навестить его. Но сколько ни упрашивал, к Плоткину не пустили: говорили, что тот еще слаб. Борис не уходил, стоял в коридоре, надеялся все-таки как-нибудь проскользнуть в палату. Неожиданно в коридор вышел в небрежно накинутом на плечи халате следователь Чумаков. Борис понял: от Плоткина.
Борис замялся, хотел было незаметно выйти на улицу, но следователь, прикурив у приоткрытого коридорного окошка и с наслаждением затянувшись дымом, остановил его:
— Что, Калугин?— На днях Борис уже имел с ним разговор.
— Да вот, навестить хотел. Не пускают.
— Потом как-нибудь навестишь. Устал он, а у нас с ним еще длинный разговор.
—Да улетаю я завтра,— вырвалось у Бориса.
— Улетаешь?— Следователь внимательно посмотрел на Бориса, снова глубоко затянулся.— Да,— задумчиво сказал он.— Ну тогда пошли, только ненадолго.
Плоткин при виде Бориса слабо и радостно улыбнулся.
— Только недолго,— снова предупредил следователь.
— Хорошо,— торопливо кивнул Борис.
Он молчал, не знал, с чего начать, к тому же почему-то мешал следователь, хотя у Бориса никаких секретов не было, а Плоткин внимательно смотрел на него.
— Улетаешь?— неожиданно спросил он, словно давно знал об этом.
— Да, — Борис растерялся: никто Плоткину не мог успеть сказать о его отлете. — Надо…
Улыбка тронула бледные губы Плоткина. Борис с трудом выдержал её и торопливо добавил:
— Экзамены скоро… Иначе год потеряю, — чувствуя, что краснеет, оправдывался он.
— Да, конечно, — глухо сказал Плоткин. — Счастливо тебе!
— Как твои дела? — поспешно спросил Борис.
— Да ничего, врачи говорят, через неделю-вторую встану.
— И куда ты?
— Куда я? — Плоткин усмехнулся. — А куда я?! — Он попытался приподняться на локтях, но у него не получилось, лицо исказилось от боли. — На сейнер. Думаешь, двадцать первый пошел ко дну, так и все? Видел, пустые болтаются у причала? Оклемаюсь — и в море. Должен же кто-то ловить рыбу. Рад бы куда-нибудь подальше от моря, да куда — ничего другого я не умею.
— А что с вами произошло? — чтобы как-то сгладить неловкость, спросил Борис.
— Ладно, об этом потом, завтра с утра зайдешь, устал он,— остановил его следователь.— А у нас с ним еще длинный разговор.
Но утром в больницу он не зашел. Первым же самолетом улетел в Корф, оттуда — в Петропавловск-Камчатский. На материк на самолеты на ближайшие дни билетов не было, зато были билеты на комфортабельный океанский лайнер «Русь», идущий во Владивосток, но Калугин не поплыл на нем, хотя «Русь» отходила в этот же день, а в предварительной кассе купил билет на самолет на десятые сутки вперед и несколько ночей подряд ночевал в аэропорту на скамейках в надежде улететь вне очереди, вдруг окажутся свободные места. Но если таковые и оказывались, их отдавали пассажирам по скверным телеграммам, с детьми и командировкам, в конце концов он плюнул и поехал в город дожидаться своего самолета. Но в гостинице свободных мест не было. Как рыбаку ему посоветовали обратиться в ведомственную гостиницу «Океан» на Шестом километре, точнее, даже не гостиницу, а дом межрейсового отдыха моряков. И действительно, как рыбака его без всяких приняли, но, переночевав там только ночь, он почему-то снова уехал в аэропорт и опять ночевал на скамейках, пока не дождался своего самолета.
