Она засмеялась:
— Быть может, мы просто понимаем друг друга с полуслова?
— Быть может,— засмеялся он.
Немного освоившись, Слесарев тайком стал приглядываться к ней. Она была вроде бы та же, что и на пляже, и в то же время совсем другая. Густые тени под глазами, темное длинное платье, строгая прическа не то чтобы делали ее старше, но строже и как бы возвели между ними какую-то невидимую, но, несмотря на это, все-таки существующую стену сомнения или отрезвления, что ли, которая поколебала хрупкую атмосферу доверия, еще так недавно бывшую между ними. Слесарев почему-то сразу почувствовал перед ней не то чтобы робость, а, как это точнее сказать,— ну просто он не мог говорить с женщиной, что сейчас сидела перед ним, видимо немного снедаемая червем сомнения, что пригласила его сюда, и это накладывает на них обоих тень каких-то обязательных отношений, а потому, может, и спрятавшаяся за маской парфюмерии и косметики,— так же непринужденно, а главное, доверчиво и откровенно, как с той, на пляже, простой и немного печальной, немного усталой и красивой, но естественной, нежной, а не парфюмерной красотой.
Она, видимо, поняла все, что он сейчас думал,— опять все поняла!— потому что смутилась еще больше. Ему стало жалко ее.
— Ну как, дозвонились до дома? — спросил он, чтобы хоть как-то сгладить молчаливую неловкость.
— Дозвонилась. Поругалась. Они, видите ли, случайно выдернули шнур из розетки и довольны, что их никто не беспокоит. А я тут извелась вся. Один — старый, другой — малый…
— Мужа нет дома?— осторожно спросил он.
— Нет,— сказала она.
— Тоже в командировке?— И по ее глазам с запозданием понял, что нельзя было задавать этого вопроса.
— Вообще нет… — сказала она.— Мы живем вдвоем с дочерью. Когда уезжаю, оставляю ее у матери. Вот так!
— Извините! — теперь смутился он.
— Ничего,— усмехнулась она.— Теперь мы квиты. Сначала я была бестактной, а теперь…
— А может, это не бестактность, а сопереживание? — осторожно сказал он.
— Может быть,— без улыбки сказала она.
— Ну уж раз я задал этот вопрос, то до конца, чтобы больше не возвращаться к нему. Развелись?
— Он погиб.
Они опять долго и неловко молчали.
— Кто он был по профессии?
— Тоже актер. Мы работали в одном театре…— Она потянулась за сумочкой, достала из нее сигареты. Он смотрел, как она прикуривает.
— Не жалейте меня,— усмехнулась она.— Он погиб совсем не так, как вы думаете. Он просто спился… А потом где-то замерз на улице. Но мы в это время уже не жили вместе…— Пепел сыпался на скатерть.— Нет, он не был домашним извергом. Пил он тихо. Добрый, отзывчивый человек, заботливый муж, талантливый актер — и вдруг запил. Не шумел, не буянил, но каждый день приходил пьяным. Вставал на колени, плакал, просил у меня прощения, а на следующий день снова напивался. И так два года. Я вся вымоталась. Из театра его, разумеется, выгнали. Что я только не делала, чтобы он бросил пить. Убедившись, что толку нет, стала устраивать в больницу. Узнав об этом, он ушел из дому. Оставил очень длинное письмо, в котором опять-таки просил прощения…
Она погасила сигарету, но тут же закурила вторую.
— Раза три, да, три раза, встречала его на улице. Оборванный, постаревший. «Здравствуй, Маша! Как живешь? Дочь как? Ты уж прости меня!» — «Может быть, денег тебе дать?» — спрашиваю его. «Нет, что ты, я еще до этого не докатился, чтобы у семьи отбирать деньги. Нет, Маша!»… Вот так,— горько усмехнулась она, откинулась на спинку стула, словно ей не хватало воздуха, и поймала его взгляд.— Вам неприятно, что я курю?
— Вам это не идет,— мягко сказал он.
Она смутилась и торопливо погасила сигарету.
— По вашему взгляду я поняла, как вам это неприятно.
— Да, я не люблю, когда женщины курят. А вам это просто не идет.
— Я, в общем-то, не курю,— смущенно стала она оправдываться, и он отметил про себя, что ему нравится, что она смутилась, как девчонка,— Просто курит моя героиня, которую я сейчас играю. Точнее, пытаюсь играть. Вот и таскаю сигареты с собой. И сейчас вот потянулась машинально. То ли вхожу в роль, то ли в сигареты… Веселый, однако, у нас получается ужин,— усмехнулась она.
— Да.
— И говорить нам больше почти уже не о чем. Мы знаем друг о друге почти все.
Заиграл оркестр.
