— Выкладывайте! Вот сюда,— махнул он рукой на полку.
Стали осторожно поднимать мешки.
— А кто из мешков выкладывать будет?— упер «моргач» руки в бока,— Кто стирать мешки будет?!
— Вы что?— начал бледнеть Прохоров,— Они же списываются.
— Я с вами не разговариваю. Я вас знать не знаю, и вы не встревайте. У вас списываются, а у нас — нет,— Он повернулся к начальнику спасательного отряда, встал спиной к Прохорову: — Я спрашиваю, кто мешки будет стирать?
— Они же списываются, — вслед за Прохоровым повторил тот.
— Тогда будете платить из своей зарплаты. Между прочим, каждый двести семьдесят рублей стоит. Взял — будь добр чистеньким вернуть на склад!..
Прохоров, словно экскаваторным ковшом, сзади сгреб за ворот «моргача»:
— Знаешь что, сейчас еще один мешок нужен будет..
Но сверху кто-то властно закричал:
— А ну без рук! Без рук!
Прохоров, не отпуская «моргача», поднял голову: там стояли еще два кругленьких дяди в новых альпинистских штормовках и при синтетических галстучках.
— А ну без рук! А то мы быстро управу найдем,— повторил один из них, покруглее.
— А это еще кто?— впервые в жизни почувствовав одышку, спросил Прохоров начальника спасательного отряда.
— Завхоз и завстоловой.
— А начальник лагеря где? Или лучше старший инструктор.
— Нет их. Еще вчера уехали в поселок.
Прохоров только сейчас почувствовал, как он устал.
— Тебе говорят, отпусти!— повторили сверху.
Прохоров неохотно отпустил, и «моргач», на всякий случай отскочив в сторону, моментально оправился:
— Я материально ответственное лицо. Вы ответите.— И снова повернулся к начальнику спасательного отряда: — Взял — сдай! А то людей против меня настраивать! Кто тебе позволит пятьсот сорок государственных рублей на ветер выбрасывать!
— Они же по положению списываются,— повторил начальник спасательного отряда уже неуверенно.
— Дурацкое положение. Дураки его составляли. Пятьсот сорок рублей государственных денег на ветер пустить! Мы приняли обязательства по рациональному использованию снаряжения, в том числе спасательного фонда. Мы решили…
Прохоров снова начал бледнеть.
— Оставь его! — тронул его за плечо начальник спасательного отряда. — Я его знаю, его не прошибешь. Это сволочь еще та. Это человек на своем месте. Боюсь, что он даже не сволочь, кормящаяся на альпинизме, а инициативный дурак… Я выстираю. Иначе ты уедешь, а мне тут не рассчитаться с ними. Я ведь работаю здесь, полностью от них завишу.
— Давай я помогу, — устало сказал Прохоров,— Ну суки, я с вами еще поговорю.
— Ах, ты еще поговорить хочешь?! — ухмыльнулся тот, кто покруглее, то ли завскладом, то ли завстоловой.— Ребята, как его фамилия? Мы акт составим — и в Москву, в Федерацию альпинизма направим, а копию — в милицию. Вот тогда заговоришь, запоешь. Тебя и так теперь за гибель человека дисквалифицируют, а тут добавка будет. А может, он по твоей вине и погиб?
Прохоров медленно стал подниматься по ступенькам, те двое ждали, но начальник спасательного отряда решительно преградил Прохорову дорогу:
— Не надо! Они сейчас поднимут весь лагерь, а ребята не знают в чем дело, полезут их защищать. А эти вызовут участкового. Тот тут кормится, а они у него числятся в народной дружине. Припишут нападение на народную дружину. Я этих сволочей знаю. Ничего вы им не докажете…
Начальник спасательного отряда и Прохоров спустились к ручью. Снова натянули темные очки. Прохоров мыл в студеных струях трупный мешок и думал о том, что вот еще одним другом стало меньше, кругом вертелись пижоны и девы в ярких куртках, увешанные фотоаппаратами, некоторые — с ледорубами в руках; сверху, облокотившись на заборик, смотрели на них три хряка в альпинистских штормовках и при синтетических галстучках.
Прохоров никак не мог унять вдруг подступившую к горлу одышку, ему не хватало воздуха — это было с ним впервые в жизни, и, чтобы не видеть мешок и пижонов, поднял глаза вверх — и перед ним вдали и рядом встали сверкающие горы, где он оставил свои лучшие годы и лучших друзей. И неожиданно горько спросил сам себя:
— А на самом деле, зачем мы лезем в горы?
И не нашел ответа.
Начальник спасательного отряда — Прохоров до сих пор не знал даже его имени,— решив, что Прохоров спрашивает его, на минуту оставил работу, задумался и недоуменно пожал плечами.
Он тоже не знал.
4 Обычно Прохорову спалось в самолетах, а тут вот возится, мешает соседу, не может уснуть. Самолет шел на север — домой. Прохоров смотрел в иллюминатор на лежащие внизу сплошным неровным полем облака, словно полярная тундра, и хмурился. Дело в том, что перед этой дорогой после долгих раздумий он наконец-то решился и сказал семье:
