Вернулся через четыре дня, хмурый и какой-то сгорбившийся. «Куда это его таскало?» — думал Прохоров, но со Слесаревым это и раньше бывало — приступы хандры во время безделья наваливались на него внезапно и так же внезапно проходили, и Прохоров успокоился.
«Кандидат наук, белая кость,— раньше в подобных случаях посмеивался Сережа Поляков, — имеет полное право на такую роскошь, как хандра. А нам — некогда!»
2 А Слесарева «таскало» к морю. Впрочем, на вертолете он долетел только до Ткварчели, а дальше, твердо заручившись обещанием вертолетчиков, что они заберут его отсюда через три дня, спустился к морю на поезде и автобусе.
Он даже не пытался пробовать счастья в гостиницах, зная, что летом это совершенно бесполезно, а пошел на окраину города, на турбазу, уверенный, что там в одной из инструкторских палаток для него всегда найдется раскладушка или хотя бы завалявшийся спальник, и не ошибся.
До вечера он даже успел с полчасика погреться на соседнем пляже, а потом, не то чтобы волнуясь, а как-то весь подобравшись, что ли, отправился в город. Уже около десяти лет, как он ни дня не бывал у моря, все время мечтал, но каждый отпуск — все горы и горы, и теперь три так неожиданно подвернувшихся и потому вдвойне счастливых дня в «Рио-де-Жанейро, где женщины как на картине и танцуют все танго», он решил начать с ресторана, точнее, с того, чтобы по-человечески поесть, за месяц ему порядком поднадоели экспедиционные высококалорийные концентраты.
Он прошел несколько ресторанов, пока наконец не прорвался в один из них — при гостинице «Южной». С трудом нашел место за столиком у колонны, за ним сидели молодая женщина и двое мужчин: один с сединой на висках, высокий, широкоплечий, элегантный, который явно ухаживал за ней, и толстячок в темных очках, он постоянно курил.
Все трое коротко, но внимательно посмотрели на Слесарева, на его облупленный нос и продолжали свой разговор.
Подошел официант. Слесарев заказал ужин.
— А что будем пить?— спросил официант.
— Ничего не будем.
Они снова коротко посмотрели на него. Он улыбнулся про себя и постарался взглянуть на себя их глазами: «Классический такой курортник с облупленным носом, вырвавшийся на месяц из-под гнета жены. Но в то же время странно: не хочет выпить. Наверно, с похмелья».
И точно: широкоплечий мужчина с сединой на висках — он сразу понравился Слесареву: как просто и ненавязчиво ухаживал он за женщиной — осторожно предложил ему:
— Может, пригубите с нами…
— Нет, спасибо.
— Переусердствовали на пляже, нос-то спалили, — покровительственно улыбнулся мужчина.
— Нет, это в горах,— Слесарев тоже улыбнулся.
— В горах?— заинтересованно переспросил толстячок в очках.
— Да.
— Вы что, альпинист?
— В какой-то мере,— поморщился Слесарев, недовольный собой: сейчас начнутся дурацкие расспросы.
— А-а,— протянул приятный мужчина с сединой на висках. Все неловко замолчали.
— Как это ни странно, я когда-то тоже чуть не стал альпинистом,— снова повернулся к женщине приятный мужчина с сединой на висках.— В месткоме вручили путевку, и поехал я,— снисходительно подтрунивал он сам над собой.— Не верите? Даже одно восхождение сделал. Конечно, незначительное… Кстати, старшим инструктором альплагеря был тогда Михаил Хергиани, наш выдающийся альпинист. Или, как его называют еще, «тигр скал». Он мне сказал как-то, что из меня мог бы получиться неплохой альпинист. Серьезно. Вы, конечно, знаете про Хергиани?— опять покровительственно повернулся он к Слесареву. Но этот покровительственный тон почему-то не раздражал, а скорее забавлял Слесарева.
— Да,— неохотно ответил он.
— Теперь он уже, наверное, не ходит в горы.
— Не ходит,— сказал Слесарев.
— Что поделаешь — возраст!
— Дело не в возрасте,— все-таки начиная раздражаться снисходительно-покровительственным тоном так сначала понравившегося ему мужчины, сказал Слесарев.
— Ну как же? Ему теперь, наверно, уже под пятьдесят…
— Дело не в возрасте,— резко сказал Слесарев.
Мужчина с красивой сединой на висках виновато и недоуменно пожал плечами, а женщина удивленно и, как показалось ему, укоризненно подняла глаза на Слесарева.
— Он погиб,— торопливо сказал Слесарев,— Два года назад.
Мужчина с сединой на висках смутился.
— В горах?— потом спросил он.
— В горах. В Италии. И причиной тому был не возраст. Его накрыло камнепадом. Одним из камней перерубило веревку.
Слесареву особенно неловко было перед женщиной — и за свою резкость, и за неловкость, вызванную им за столом, и за то, что он вообще сел за этот столик. Он насупился и стал ожесточенно копаться в своей тарелке.
