— Мы не перегреемся?— осторожно спросил Слесарев,— Да и, наверно, уже пора обедать.
— Пожалуй,— сказала она.— Я вас задержала?
— Нет, что вы!
Одевшись, они стали подниматься по лестнице в город.
Он ждал, куда она повернет, чтобы свернуть в другую сторону.
— Ну ладно,— подала она ему руку.— Простите, что надоедливо лезла к вам со своими глупыми вопросами. Но мне было интересно. Я ведь впервые встречаюсь с настоящим альпинистом,— оправдывалась она.— Всего вам доброго!.. Всего вам хорошего там, в горах!.. Впрочем, вы ведь еще не уезжаете?
— Нет.
— Ну тогда, может, еще и встретимся. Тогда не будем прощаться.
Она помахала ему рукой и скрылась в дверях почтамта.
Пообедав в подвернувшемся поблизости летнем кафе, Слесарев пошел по городу, но скоро устал, после гор было непривычно жарко, и он снова спустился на пляж.
Постояв в нерешительности, пошел к тому месту, где они загорали днем, но, полежав с полчаса, перебрался на другое…
Смотрел на белые пароходы, бесшумно, словно в детских мечтах, проплывающие вдали, вспомнил девушку Нину Горшенину, которую когда-то любил, которая его тоже любила, да так, как никто позже его не любил, но почему-то тогда все рассыпалось в прах, и он до сих пор чувствует перед ней вину, хотя, разобраться, в чем же он виноват: просто все рассыпалось… Думал о своей работе, о последних трех изнурительных годах, кончившихся тупиком. А ведь целых три года! Даже в кино ни разу не сходил, лишь иногда телевизор да бутылка сухого вина со случайно забредшим другом. И сейчас, кроме отвращения, ничего к своей работе не испытывал. Это от переутомления, это пройдет, успокаивал он себя… А если не пройдет? Что тогда? На самом деле, переквалифицироваться в управдомы? Так ведь и не возьмут… Шутки шутками, а самому-то себе надо признаться, что ученого из меня не получилось. Да, доктор наук, да, пытливый исследователь, имел волю привязать себя к табуретке — на годы, а копнуть поглубже — получается пшик. И штаны зря протирал — жизнь мимо пролетела, и табуретку зря занимал — ничего не сделал. А что? Ничего. Всю жизнь только детализировал, разжевывал мысли других. Под старость попробовал думать сам — и залез в тупик.
Еще раз искупался. Снова лежал и думал. Чтобы отогнать невеселые мысли, представил перед собой черный скальный отвес Чатына, по которому через несколько дней нужно будет идти. Он видел его в мельчайших деталях, ведь, разрабатывая маршрут, одних только фотографий в разных ракурсах пересмотрел несколько сотен. Но отогнал и Чатын: успеется, никуда он от меня не денется, не уйдет.
Он снова спустился к морю, в общем-то уже собираясь уходить, и снова столкнулся с этой женщиной: вся в капельках воды, она, как богиня, выходила из пены морской.
— Добрый вечер! — улыбнулась она устало.— Я же говорила, что мы еще встретимся.
— Да,— сказал он.— Вы только что пришли?— Он поймал себя на том, что немного обрадовался встрече. Мало того, он признался себе, что несколько раз вспоминал о ней, даже несколько раз смотрел на лестницу, откуда она могла прийти, а потом совсем забыл о ней.
— Нет, я давно здесь… Однажды на волне мы чуть не столкнулись лбами.
— Серьезно?— удивился он,— Что же вы меня не окликнули?
Она пожала плечами:
— Не знаю. Наверно, боялась показаться навязчивой. Потом же, я не знаю вашего имени. Не кричать же мне «Эй!» или «Товарищ Слесарев!».
— Александр,— засмеялся он.
— Ну идите купаться, я вас опять задерживаю. Идите.
— Вы на том же месте? — спросил он.
— Да.
Он выплыл к буям, ограничивающим пляж. Берег качался далеко и косо. В другой стороне, где море незаметно переходило в небо, бесшумно, словно в детских снах, плыли белые корабли. Слесарев всегда немного волновался, когда далеко заплывал в море. Плавал он так себе, и всегда, когда далеко заплывал в море, к горлу подступало волнение: а вдруг не дотяну до берега? За ним наступало растерянное расслабление — всего на какое-то мгновение, а потом, как в горах в критическую минуту, приходило холодное и злое спокойствие: как это так — не дотяну! Во что бы то ни стало дотяну! Иначе будет очень смешно и глупо.
С глухо стучащим в висках сердцем он вышел из волны, немного передохнув на кромке прибоя, пошел меж лежаков.
— Присаживайтесь где-нибудь,— устало сказала она.— Вот сюда.
Он еще давеча заметил, что в отличие от утра у нее плохое настроение. Ходила на почтамт. Наверно, какое-нибудь неприятное письмо. Или телефонный разговор…
