Кутук-Сумган

Лестница в небо

Аксаковский фонд, Салаватская епархия РПЦ, Уфимский поисково-спасательный отряд МЧС России, национальный парк «Башкирия», заповедник «Шульган-таш» и телепрограмма «Следопыт» Башкирского спутникового телевидения организовали уникальную экспедицию, посвященную 50-летию первого спуска в пропасть Кутук-Сумган и 25-летию МЧС России

Еще целую неделю во сне я видел себя висящим над бездной в первом, 75-метровом колодце пропасти Кутук-Сумган вниз головой, хотя почти вниз головой полчаса висел не я, а наш «полковой священник» игумен Зосима, настоятель Димитриевского храма в Аксаковском историко-культурном центре «Надеждино», а я, задрав голову, беспомощно наблюдал за ним снизу, со скользкого ледника, пока на помощь к нему не пришел спасатель 1 класса Илья Пахомов, который и выпутал его из веревочной петли-западни. Наконец поднявшись на поверхность, как мне потом скажут, с совершенно синим лицом от прилива крови в голову, отец Зосима скажет: «Спасибо Господу и Михаилу Андреевичу за предоставленную возможность участвовать в этой экспедиции!», а позже, уже освобожденный от альпинистской обвязки и немного отдышавшись, добавит цитатой из «Дневных записок академика Ивана Лепехина, сказанным тем при спуске в  Антониеву пещеру: «Но оное место столько стоило нам труда и опасности, что мы многажды о нашем предприятии разкаивалися…»

Но начну сначала. Из полученных мною государственных, общественных наград и литературных премий, нисколько не умаляя значимость их, более всего я, наверное, дорожу почетным знаком «Отличник разведки недр», присвоенным мне 50 лет назад, 21-летнему выпускнику филологического факультета, Министерством геологии СССР за руководство экспедицией Башкирской республиканской секции спелеологов и географического факультета БГУ (научные руководители Е.Д.Богданович и И.К.Кудряшов), осуществившей первый спуск в крупнейшую и сложнейшую пещерную систему Урала — пропасть Кутук-Сумган, за два года до того обнаруженную геологами А. Олли и Р. Алксне. Признаюсь, что горжусь этой страницей в своей биографии: за три сезона работы в пропасти, а мы произвели топографическую съемку ее полостей на протяжении около 6 километров, спускаясь во все новые и новые колодцы, ведущие все дальше вглубь Земли, продираясь сквозь шкуродеры, плавая на резиновых лодках по подземным рекам, по несколько суток сменами живя там, я не потерял ни одного человека, но уже следующая экспедиция, Московского университета, закончилась трагически: двое погибших… О непростой истории исследования пропасти свидетельствуют мемориальные доски на скалах над ее жерлом, не случайно, что в туристских проспектах ее называют Пастью Дьявола, хотя я категорически против этого названия.

Мне, тогда начинающему писателю, пропасть Кутук-Сумган дала возможность взглянуть на планету как бы со стороны: в пещерах, может, чисто психологически, иначе идет время, это словно обратный космос. В результате родилась повесть «Лестница в небо», переиздававшаяся много раз и, может, определившая в какой-то степени мою дальнейшую писательскую судьбу.

Идея юбилейной экспедиции родилась не сразу…

Положив шесть летних сезонов на исследование Каповой пещеры (дальних ее горизонтов, куда до сих пор не пускают туристов, где в подземной реке незадолго до этого погиб спелеолог Валерий Нассонов), а затем Кутукских пещер, я не просто остыл к пещерам, заработав в них клаустрофобию, а стал испытывать к ним полное равнодушие, граничащее с отвращением. Может, это чувство бросило меня в противоположную стихию: к кратерам в то время самых грозных действующих вулканов Камчатки: Ключевского (4850 м), Безымянного, Плоского и Острого Толбачиков. Потом один из четверки папаницев, академик Е. К. Федоров и легендарный полярный штурман, высаживающий папаницев на полюс, В. И. Аккуратов попросили меня организовать экспедицию по поискам пропавшего в 1937 году при перелете из СССР в США через Северный полюс самолет С.  А. Леваневского. Потом… Много еще было разных непростых дорог, и меня не покидает неуютное чувство, что они, может быть, увели меня от главного, что я не оправдал наказа моего духовного наставника в литературе большого белорусского писателя Василя Быкова, написавшего мне в пору навешивания на меня различных ярлыков и в пору его глубокой опалы: «Не слушайте там всяких… Вы можете. Многое можете. Только не надо растрачивать себя по пустякам, соберитесь силами и напишите что-нибудь значительное, емкое и глубокое». Чем я только не занимался и не занимаюсь, отрывая себя от главного! В то же время, кто знает, что у человека главное? Меня не может не заставить задуматься, что читатель уже не плачет над тем, что я, умудренный опытом, пишу сегодня, а снова и снова возвращается к моим ранним вещам, таким, как рассказ «Билет в детство. Что-то я потерял в этих экзотических дорогах, может, главное.

Да, к пещерам я больше не испытывал интереса. Но пропасть Кутук-Сумган была для меня не просто пещера: хотя желания вернуться в нее не было, она постоянно была в памяти. И висела над моим рабочим столом фотография «Лестница в небо», сделанная мной, висящим на лестнице в жерле пропасти. Я просил висящего чуть ниже меня профессионального фотографа Евгения Шарова: «Сделай кадр» «Не получится, мало света». «Тебе что жалко, кадра? Дай фотоаппарат!» Дилетант часто делает возможным то, что профессионал считает невозможным, это правило касается и литературы. Эта фотография стала признанным символом пропасти, она не только на обложках почти всех переизданий моей повести «Лестница в небо». Все дальше уходило время первого спуска, и, к удивлению, нас, первопроходцев, с каждым годом все больше находилось людей, которые спускались в пропасть, ставшую широкой известной не только в России «первыми» (к примеру, в июне этого года в пропасть была организована международная экспедиция спелеологов-подводников из 80 человек), хотя у всех «первых» названия, данные колодцам, лазам, залам, на всех топографических планах пропасти были почему-то нашими. Последней каплей было, когда в прошлом году в Черногории, случайный знакомый, узнав, что я из Башкирии, воскликнул: «У вас там есть пропасть Кутук-Сумган, в которую я спускался первым». «Когда?» – спросил я его. «В 1986 году». «Ты еще под стол не ходил, когда я в нее спускался». И тут позвонил мне мой старый друг начальник Уфимского поисково-спасательного отряда МЧС России Вячеслав Владимирович Климец, для меня просто Слава, в ту далекую пору провожавший меня в экспедицию в пропасть в роли начальник контрольно-спасательной службы областного совета по туризму: «У меня в архиве сохранился твой экспедиционный отчет, заезжай, подарю». Я читал свой отчет как приключенческий роман: многое уже забылось, как добирались до Бурзяна самолетом, потом рубили сухостойные сосны на прибрежных скалах, из которых вязали плоты, как сплавлялись на них по Белой до урочища Сакаска, как поднимались по ущелью с необыкновенно суровой и в то же время доброй душой… Я передал этот отчет в музей Национального парка «Башкирия», на территории которого теперь находится пропасть и в туристических буклетах которого о первопроходцах пропасти была такая чертополосица, и в разговоре с тогдашним директором парка И. И. Якуповым родилась идея «юбилейной» экспедиции, но, скорее, в застольном варианте воспоминаний рядом с ней, подобно тому, как несколько лет назад, в чине генерал-полковника МВД,  переполошив окрестную тогда еще милицию, прилетел вспомнить молодость спускавшийся в пропасть несколькими годами позже нас свердловчанин Серега Н, (не побывав в пропасти, может, не стал бы генерал-полковником, может, она закалила характер?). Хорошо приняв на грудь, он не скрывал слез: «Все лучшее связано с ней».  Но спускаться не решился. Мои друзья, первопроходцы Владимир Камалов, Александр Жаркевич, Эдуард Нигматуллин, Рудольф Бураков, Александр Петраш с радостью приняли мое предложение. На мой вопрос, есть ли желание снова спуститься в пропасть, не задумываясь, ответили: «Есть!» Но как это осуществить, начиная с того, что у нас нет никакого снаряжения? Тогда я поехал в Уфимский поисково-спасательный отряд: мой дорогой друг  Слава Климец и сменивший его на посту начальника отряда Юрий Иванович Зуев сказали: «Поможем! Только напиши письмо начальнику Приволжского регионального центра МЧС России генерал-полковнику Игорю Константиновичу Паньшину. Мы народ служивый, нам нужен приказ или разрешение.  Мы посвятим этот спуск 25-летию МЧС, и с вами пойдут наши лучшие спасатели». Транспортные и технические проблемы брал на себя сопредседатель Попечительского совета Аксаковского фонда, ген. директор Катав-Ивановского приборостроительного завода Челябинской области Динар Равильевич Сагдетдинов. Началась подготовка к экспедиции.

В октябре прошлого года на Международном литературном форуме «Золотой витязь» в Пятигорске мне подарили альбом: священники местной епархии вместе с альпинистами продолжают поиски солдат, погибших в Великую Отечественную на Марухском перевале. По возвращению в Уфу я при случае передарил альбом не столь давно возведенному в сан епископу Салаватскому, и Кумертаусскому Николаю (Субботину).

— А можем ли мы организовать нечто подобное? — неожиданно спросил он.

— Можем, — не задумываясь, ответил я —  В верховьях Белой в отвесной 165-метровой скале есть Антониева пещера, в которой во второй половине XVIII веке жил монах пустынник. Есть документальное свидетельство. В мае 1770 года его келью в пещере посетил академик Иван Лепехин, он отметил этот факт в своих «Дневных записках». Он спускался в нее по узкому уступу. Позже этот уступ якобы был разбит молнией, и пещера стала не доступной. Мы совместно с МЧС России готовим юбилейную экспедицию в пропасть Кутук-Сумган, которая находится  примерно в этом же районе, мы могли бы запланировать и спуск в Антониеву пещеру. Подумайте. Что касается пропасти Кутук-Сумган, мы были бы благодарны Вам, если Вы отслужили бы молебен по всем погибшим в этой пропасти, попросили бы Господа здравия всем покалеченным и освятили бы ее на предмет будущих экспедиций, сняв с нее клеймо Пасти Дьявола.

На другой день по электронной почте я отправил Владыке отрывок из «Дневных записок» академика И. И. Лепехина:

«…разные чудеса, которые нам о сем удалившемся человеке рассказывали, побудили нас и его посетить уединение. Жилище его было посреди утеса высочайшей горы… Первый к нему приход с левой или западной стороны хотя трудноват, но, однако, не неприступен. Редкий по горе лес в слаживании по крутизне много нам вспомоществовал; да и достальное пространство, спускаясь по канату, преодолеть было нетрудно. Но самоважнейший проход поперек горы до жилища Антонова весьма был страшен. В утесе как бы нарочно оставленный уступок, шириною на поларшина (аршин – 71, 12 сантиметра — М.Ч.), а инде и менее, последнюю тропу к Антонову составлял жилищу. По оному должно было пробираться сажен до десяти, имея под собою и перед собою прямой каменный утес. Приступок сей кончится как бы в нарочно сделанных переходах, укрепленных вверху в половину дуги сведенными бревнами. От оной свободный уже проход в нарочито пространный грот… В сем гроте избрал себе уединенное жилище упомянутый Антон… Не без услаждения смотрели на труды сего человека. Все нас уверяли, что без всякой помощи устроил он себе жилище, которое казалось нам быть делом многих людей. От грота вниз горы сажен на пять была крутизна, под которою остальная горы высота сажен на тридцать представляла прямой утес. Крутизну оную сравнял он огромными каменьями, между которыми иные казалися нам быть с лишком пуд в десять. От сего перед гротом произошла ровная квадратная площадь на восемь сажен в поперечнике; и поверхность ея убита была глиною с песком весьма гладко. На сей площади сооружена его храмина, из трех маленьких покойцев состоящая. Снаружи сделана она из кирпича, который в одной горной расселине и был обжиган, а внутри стены убраны были изрядною столярною работою. В среднем покойце под полом выдолблен был в камне колодезь, наполненный холодною и прозрачною водою. Пустынника в его уединении мы не. застали, но нашли только его книги, которые были все письменные (рукописные.— М. Ч.) и содержали в себе жития разных пустынножителей. Уравнение площади показалось нам быть удивительно, да и лес, которым был наполнен весь грот, не менее приводил нас в изумление. Он складен был в порядочную на козлах сделанную поленницу, а поленье составляли сосновые бревна, длиною в полторы сажени, а в отрубе иные были в три четверти. Из всех его приуготовлений видно, что он для себя избрал трудолюбивую и богомольную жизнь… Сие я достойным описания почел, дабы со временем оно не подало причины к каким-нибудь заблуждениям…»

«Заблуждения» случились. Осталась тайной судьба отшельника. Покинул ли он свою келью в скале, удалившись от людей глубже в уральские дебри или даже в Сибирь, или погиб, когда якобы ударившая в скалу молния, обрушила уступ, и от молнии сгорели все его «покойцы» и книги? Но смущают такие факты: молния ударила бы, скорее всего, в вершину скалы, а не в середину ее, как и разнесшийся слух, что не иначе, как Антоний хранит золото, может, даже Пугачева, пугачевцы в 1774 году разорили соседний Иргизлинский медеплавильный завод. Не убит ли он был и не сожжена ли для сокрытия убийства его келья, как были убиты несколько человек, волей горькой судьбы оказавшихся в окрестностях пещеры и не подозревающих какую опасность она несет в себе, уже в XIX и даже в XX веках? Я сам во время одной из экспедиций испытал к себе повышенное внимание, когда сплавляясь по Белой, остановился на ночлег напротив пещеры. Тут же появился мужик из соседней деревни Кутаново с вопросом, не альпинист ли я и не собираюсь ли в пещеру, а если собираюсь, то, если что найду там, надо делить пополам. Чем больше я его убеждал, что остановился напротив пещеры только на ночлег, тем большее сомнение читал в его глазах. Я предпочел свернуть палатку и поплыть дальше.

Позже спелеолог Юрий Соколов, сын нашего экспедиционного врача Виктора Михайловича Соколова, кстати, дальнего родственника С.Т.Аксакова, ездивший в первую  нашу экспедицию еще с ночным горшком, в результате закончивший географический факультет, тем самым нарушив двухвековую потомственную врачебную традицию, спускался в пещеру через несколько лет после салаватских альпинистов, обнаруживших в ней закопченные своды, остатки обгорелых бревен, полусгнившие веревки и ворот, которым Антоний поднимал снизу бревна для своего жилища, дрова и скромные подаяния, которые привязывали к веревке сплавщики железа с белорецких заводов, а он их благославлял на удачный путь.

— Скорее всего, уступ перед пещерой обвалился не от молнии, а от его перегруза и смещения центра тяжести, — высказал предположение Юра, — ведь Антоний увеличил его до площадки примерно в шесть метров на восемь. Такие размеры, судя по сохранившимся бревнам, имела его храмина. Редкой был силы и смелости человек. Ну, Лепехин тоже, хотя он попал в пещеру уже по налаженным Антонием висячим мосткам. Как Антоний крепил бревна под эти мостки в отвесной скале, на такой высоте!? А вот с Лепехиным не захотел встретиться. Можно, конечно, предположить, что его в это время просто не было в пещере, а я полагаю, что он избежал встречи.

— А того мужика из Кутанова ты не встречался? Жив еще?

— Говорят, в  прошлом году умер. Перед смертью, когда уже совсем не вставал с постели, наказывал, чтобы обязательно приехал Никитин из Салавата: «Хочу ему перед смертью что-то рассказать, очень важное… Пусть обязательно приедет. Пусть поторопится…» Видимо, опять про свое золото…

 

Через несколько дней  епископ Николай на мое предложение спуститься в Антониеву пещеру ответил вопросом:

— С чего начинать подготовку  экспедиции?

— Есть в епархии, клирики  или прихожане —  альпинисты, бывшие десантники?

— Я сам буду спускаться, — неожиданно сказал владыка. За мной будут спускаться священники,  казаки.  Прямо в пещере будем служить литию по пустыннику (заупокойную службу).

— Владыка, Вы не представляете, насколько это сложно. Это спуск на веревке по отвесной скале 75 метров, вкачиваться в пещеру, а потом столько же  спускаться вниз к подножью скалы.

— Да? Но я уж е объявил о своем решении прихожанам, потому буду спускаться.

В результате родился общий план экспедиции, тем более, что между Антониевой пещерой и пропастью Кутук-Сумган менее полсотни километров. Но эти почти абсолютное бездорожье, что ставило перед нами сразу несколько технических и организационных проблем. Если перебазироваться сухопутным путем, то для переброски почти пятидесяти человек и нескольких тонн груза потребуется большое количество вездеходных машин, можно окончательно разбить  лесную дорогу, проходящую по национальному парку, к тому же экспедиционную неделю синоптики обещали дождливой. Можно перебазироваться водным путем, водохранилищем до бывшего хутора Сакаски, но как поднимать по ущелью к пропасти на расстояние четырех с половиной километров несколько тонн груза? Было решено, что грузы на квадрациклах и на двух уазиках в сопровождении «шишиги» (Газ-66) отправим горами, а сами — на катерах водным путем, чтобы подняться к пропасти по ущелью налегке, где нас встретят пришедшие туда раньше нас и разгрузившиеся квадрациклы.

И вот мы на поляне напротив Антониевой пещеры.  Совершенно отвесная скала с черным отверстием посредине во всей своей строгой и совершенно неприступной для простого человека красоте.

Владыка Николай, опершись на самодельный посох, внимательно и напряженно всматривается в нее. Спасатели начинают чистить трассу спуска, и то и дело камни в одиночку или разнокалиберной россыпью с грохотом рушатся вниз.

— Ну как, Владыка? — осторожно спрашиваю.

—  Буду спускаться.

Я подошел к его священческому воинству:

— Ну, что вы решили? – мне нужно было определиться с количеством спускающихся в пещеру, чтобы поставить задачу спасателям.

— А что решил Владыка?

— Однозначно – спускаться.

— Ну, нам тогда ничего другого не остается, — улыбнулся протоиерей Валентин Попов, настоятель Богородице-Казанского храма с. Верхотор.

Наутро я видел, что Владыка с трудом скрывает волнение. Спасатели дали сигнал: пора!

— Благословите меня, Михаил Андреевич!

— Ну, Владыка, Вы меня возвели, по крайней мере,  в сан митрополита, раз благославляю епископа, — перекрестив, засмеялся я. Я понимал, что не просто: не имея никаких навыков альпинизма, впервые в жизни шагнуть с отвесной скалы в пустоту. Именно шагнуть и потом шагать по скале, а не тащиться по ней на животе, обдираясь и ударяясь о выступы скалы.

Рядом с Владыкой по второй веревке пошел с телекамерой на каске Булат Каримов, ведущий программы «Следопыт». Над ними завис беспилотник, которым управлял Динар Равильевич. Главное – переселить себя и встать на ноги перпендикулярно скале. Первые неуверенные шаги, потом все уверенней. И вот Владыка идет уже уверенно. Все остальные участники экспедиции напряженно наблюдают  за ними снизу, с противоположного берега Белой. Вот он надолго завис на одном месте, но уже не по причине неумелости, а по просьбе Булата Вильевича, который в таком положении решил взять интервью. Вот они уже поравнялись пещерой и скрылись в ней. И, прежде чем шагнуть за обрыв, раскинув руки крестом, тем самым давая спасателям знак о готовности к спуску, пошли следом один за другим, как солдаты за своим командиром протоиерей Валентин Попов, иерей Олег Кабуков, казачий атаман Сергей Кулагин, разумеется, наш «полковой священник» игумен Зосима. Вот, наконец они все в пещере, над скалой нависает тишина, словно на ней никого и не было. И можно только догадываться, как в пещере идет церковная служба, видимо, по полному чину, потому как продолжалась не менее часа…

Потом один за другим все спустились дальше вниз к подножью скалы, где их ждала лодка, чтобы  переправить на наш берег…

На другой день переброска к пропасти Кутук-Сумган. Выгрузившись из катеров, поднимаемся по Сакасскому ущелью. Ущелье, как и 50 лет назад, потрясает своей красотой, если я когда-нибудь еще вернусь сюда, то только из-за него. Если раньше по нему можно было подняться, пусть с трудом, на лошади с телегой,  то после гибели хутора Сакаска за дорогой перестали следить, убирать то и дело обваливающиеся глыбы, мы тоже участвовали в этой нелегкой работе, от бывшей дороги не осталось и следа.  По выходу из ущелья нас все чаще встречают «кучки», оставленные медведями, но к нашему удивлению, не встречают квадрациклы, хотя давно должны были быть здесь. Только уже около самого лагеря один из них появляется навстречу: оказалось, что, в отличие от нас, сухопутную группу два раза накрывал ливень, и дорогу в 35 километров наш грузовой караван преодолел только за пять с половиной часов и то только благодаря «шишиге».

И вот перед нами пропасть. Сколько ни рассказывай, пока не увидишь, не поймешь, что это такое. Кое-кто даже не решается подойти близко к ней.

В связи со сложностью спуска и ограниченностью времени решено разрешить спуск только «юбилярам» и страхующим им спасателям.

Меня отвел в сторону игумен Зосима.

— Никак нельзя, чтобы я не спустился. Какой же я тогда «полковой священник»?

— Ну, если сможете уговорить спасателей, — поддался я.

В 7 утра, когда все еще спят,  спасатели уходят навешивать снаряжение. Вместе с ними втихомолку уходит отец Зосима.

Панихида по погибшим в пропасти и по Валерию Нассонову, погибшему в Каповой пещере. У меня на ремне в память о нем альпинистский карабин, снятый с него после его гибели. По окончанию службы неожиданно просит разрешения на спуск владыка Николай. Я не знаю, как быть, но спасатели тверды:

— Владыка, Вы не представляете всей сложности спуска. Это очень опасно. Это совсем другое, чем спуск в Антониеву пещеру. Кроме как спуститься, нужно еще подняться.

Явно расстроенный, он отходит от жерла пропасти.

Я готовлюсь к спуску. Перед тем захожу за угол скалы, меряю давление: повышенное. Делаю пару глотков коньяку из фляжки, давно убедился, самое лучшее средство, сую ее за пазуху. Меня обвязывает Юра Соколов, как я уже говорил, отправляющийся в первую нашу экспедицию еще с ночным горшком, а через месяц ему уже стукнет 60. И только сейчас  узнаю, что в пропасть не идут за мной ни ведущий телепрограммы «Следопыт» Булат Каримов, ни телеоператор Ринат Кашапов, ни входящий в группу БСТ спасатель 1-го класса Юрий Туманов. Спрашивать, почему – уже некогда, я уже, откинувшись, завис над жерлом пропасти. К тому же я спускаюсь не в качестве киноактера. В последний момент Гузель Чулпановна Хамитова, руководитель программы «Следопыт», человек необыкновенного обаяния и мужества, воскликнула: «Нельзя же так, чтобы не было снято». Она прикрепляет телекамеру на каску и параллельно со мной начинает спуск.

На первом десятке метров волнение проходит. Стена резко уходит в сторону, я зависаю в пустоте, останавливаюсь, осматриваюсь, медленно вращаясь. Пропасть шелестит то ли промозглым туманом, то ли вечностью, мимо пролетает желтый лист, напоминая о приближающейся осени, на Земле я этого еще не замечал. Что я  себе или кому хочу доказать? Хочу оправдаться перед собой, что три года назад не решился отправиться в экспедицию в Арктику, искать следы пропавших спутников нашего земляка штурмана шхуны «Св.Анна» Валериана Альбанова? После долгих раздумий я отказался по причине, что могу сорвать экспедицию, вместо поисковой прекратить ее в спасательную: всего полтора года назад кардиохирурги вытащили меня с того света. Мне 71 год, за спиной куча болезней одна веселее другой, тяжелая контузия, я не однажды шит и перешит, распилен вдоль и поперек, от нынешней моей болезни, как говорит в шутку и всерьез мой врач, сердечный друг, может вылечить только гильотина. Я все никак не могу приступить к своей главной книге…

Но надо идти дальше. Неожиданно попадаю в петлю навешенной поперек стены веревки, по которой «ходят» спасатели. Кричу наверх, там еще слышат меня, дальше сообщаться будем только по рации, чтобы основную веревку дернули вверх, а страховочную наоборот отпустили, и, оттолкнувшись руками и ногами от стены, переворотом через голову выскакиваю из петли, придя в восторг оттого, что я автоматически, не задумываясь, сделал это, мое тело, как 50 лет назад, послушалось меня…

И вот я на дне первого 75-метрового колодца: лед, холод, шелестящая тишина, кусочек серого неба далеко вверху.  Меня встречают, прятавшиеся под уступом, мало ли чего я мог обрушить им на голову, спустившиеся раньше меня спасатели Илья Пахомов и Артур Мустафин и улыбающийся «полковой священник» игумен Зосима. Надо сказать, что нас,  мирских,  команда священников во главе с владыкой Николаем, без преувеличения, потрясла. У некоторых из нас грешных, нечего скрывать, о них было представление, что кроме того, как махать кадилом, они ни на что не способны. За мной спускаются мои товарищи по первому спуску: Владимир Камалов, Александр Жаркевич, Эдуард Нигматуллин.

В три стороны идут ходы. Уже не все помнится. Первый ход сразу же заканчивается тупиком. Второй в скором времени обрывается новым колодцем. В третий продираемся через шкуродер только со спасателем Ильей Пахомовы, и снова скоро нас останавливает колодец. Чтобы спуститься в него, нужно было навешивать веревки, но у нас на это просто не хватает времени да и не было такой цели: уходить далеко вглубь пропасти, хотя, конечно, жаль, что мы не дошли хотя бы до зала Геофака, где когда-то стояли наши экспедиционные палатки, где мы, не имея возможности каждый день подниматься на поверхность, сменами жили по нескольку суток, «вечерами» возвращаясь, до предела вымотанные за день, из все более дальних и глубоких горизонтов пропасти, Но зато какое было счастье, наконец увидеть небо!

Возвращаемся к стволу пропасти. Игумен Зосима начинает меня благодарить, как благодарил, когда я помог ему поехать на 70-летие Победы в Севастополь, где он служил срочную военным моряком.

— Не торопись благодарить, батюшка! – остановил я его. — Что в горах, что в пещерах, самое трудное — обратная дорога.

Увы, я оказался прав. Кто-то из «юбиляров», спускаясь, прошел петлю, из которой так лихо неожиданно для себя вывернулся я, внутри нее, может, посчитавший, что нужно так, и начавший подниматься первым игумен Зосима уперся в нее, оказавшуюся между страховочной и основной веревкой, к тому же зависнув чуть ли не вниз головой, выпутаться из этой ситуации самостоятельно он не мог, нужно было вытягивать наверх, перепускать через петлю страховочную веревку, и на помощь ему срочно «пошел» спасатель Илья Пахомов, а мы, четверо «юбиляров» со спасателем Артуром Мустафиным (все время экспедиции спасатели, а это  Аркадий Маренин, Эльвир Сабахов, Игорь Пихтовников, Анатолий Васильев, Евгений  Яковлев, Сергей Буев, Владимир Григорьев),  опекали нас, как малолетних детей в песочнице, а всем этим руководили Юрий Иванович зуев и Вячеслав Владимирович Климец), задрав головы, беспомощно смотрели вверх, время от времени окликая отца Зосиму, чтобы он не испытывал чувства одиночества. Каждый раз он неизменно откликался: «Все хорошо?», хотя понятно было, что хорошего было мало. Я то и дело просил Сашу Жаркевича, как оказалось, единственно спустившегося с простеньким фотоаппаратом: «Снимай!». Потому как два профессиональных фотографа со своими навороченными фотокамерами тоже не решились на спуск в пропасть, их можно пожалеть, каких они лишились кадров!

Подъем игумена Зосимы в результате занял почти полтора часа. Стоять на промозглом сквозняке на скольком грязном леднике, задрав голову вверх! Несмотря на шерстяные носки, подмерзают ноги, да и спина начинает стыть. Наконец один за другим начинаем уходить наверх, а если говорить правду, нас попросту вытягивают наверх, потому что подъем не по веревочной лестнице, как 50 лет назад, а по веревке «на стременах» занял бы очень много времени, а на Земле уже приближаются сумерки, да и, может, не каждому из нас он был бы под силу. Последним из пропасти поднимается спасатель Артур Мустафмн.

Теперь я знаю, что надо было повторить эту дорогу, чтобы снова испытать то непередаваемое чувство, когда на последних метрах подъема из пропасти тебя снова охватывает волнение, переходящее в страх, что тебе что-то помешает преодолеть эти последние метры над бездной, которая, кажется, не отпускает тебя, и ты наконец вновь оказываешься на Земле, и тебя обволакивает густой воздух, настоенный на душице и зверобое…

Почему-то все мы, наконец, поднявшись, неосознанно опускались на колени. Потом говорили, что у всех у нас были какие-то блаженные лица.

Михаил Чванов

На снимках:

Скала, в которой находится Антониева пещера

Спуск в Антониеву пещеру начинают епископ Николай и ведущий телепрограммы «Следопыт» БСТ Булат Каримов

«Полковой священник» игумен Зосима

Участники первого спуска в пропасть Кутук-Сумган и спасатель Артур Мустафин на дне первого колодца (75 метров)